Александр Клыгин - Через Дебри к звездам
– Действительно, никому не докажешь, – с грустной улыбкой кивнул писатель. – Только мне ты можешь ничего не доказывать – я и сам все прекрасно понимаю. Со мной это постоянно происходит. И от всего этого может действительно съехать крыша.
– А вот еще случай был – написала я как-то такую ужасную картину, что самой на нее было смотреть противно, – начала рассказывать Шарлотта. – Ну, и решила я ее выбросить. Иду уже с ней к ближайшей помойке, и тут какой-то хмырь в сером костюме привязался. «Продайте, – говорит, – мне эту замечательную картину! Любые деньги отдам!» Я уж было расхохоталась: «Да забирайте хоть даром!» Но мы с ним все же сторговались – за сто долларов. Я тогда еще так порадовалась – хоть какие-то деньги получила с этой дури. А через два дня…
– Горько об этом пожалела, – закончил писатель.
– В точку! – воскликнула Шарлотта. – Потому что гляжу – а моя картина на всех рекламных щитах. Даже и не помню, что они тогда рекламировали, но только, как я потом узнала, этот «пиардун», которому я картину продала, заработал на ней больше миллиона долларов! Я две недели себе локти кусала!
– Мой случай, – расхохотался писатель. – Я как-то один голимый рассказик выбрасывать собирался. Ну, и как раз сэр Эльдорадо тут ко мне заходил, я ему показал эту фигню и сказал, что сейчас пойду и выброшу. Ну, чтобы он сравнил, как хорошо я могу писать, и как плохо иногда у меня получается. Ну, чтобы потом какую-нибудь хорошую вещь он по достоинству оценил.
– Ага, понимаю, – кивнула Шарлотта.
– Ну, а он мне и говорит: делай, типа, с рассказом, что хочешь, только дай мне копию, – продолжал писатель. – Говорит, типа, может, где и пригодится. Ну, я не жадный, всучил ему дискету, а где-то через полгода смотрю – а они с Альфом из моего бреда фильм «Mortal Combat-2» состряпали! Так обидно было! И не за то, что не заплатили, а главным образом, за то, что такую хренотень на экраны выпустили. И судя по рейтингам, заценили эту хрень-то. Обидно стало за человечество – то, что я готов выбросить в мусор, они превозносят, а действительно хорошие вещи пылятся в сейфе сэра Эльдорадо. Вот так и живем! Хорошо, хоть в лице Дебри у нас какой-то да компромисс.
– Да, ты прав, – кивнула Шарлотта. – Когда я те рекламные щиты увидела, мне тоже противно стало. И не столько от того, что не заплатили, сколько от того, что люди такое дерьмо ценят!
– Верно, – кивнул писатель. – Однако, я думаю, ты заметила, что наши лучшие работы видят все, хоть мы и не показываем их никому. Другими словами, наша выставка – весь мир.
– Это ты о том, что я иногда видела в реальной жизни написанные мной невероятные картины? – спросила Шарлотта. – Вроде молнии, ударившей в вертолет на фоне кровавого заката?
– Оно самое, – кивнул писатель. – А ты не думала, что это произошло только потому, что ты это нарисовала?
– Думала, – кивнула Шарлотта. – Но это несколько невероятно.
– Почему же? – спросил писатель. – Знаешь, такие, как мы, и создают мир. Я пишу сюжетные линии, но ведь в мире есть не только они. Я никогда не отвлекаюсь на мелочи, но и сам когда-то стоял, открыв рот, и пялился на молнии на фоне кровавого заката. Если я создаю сюжет, ты создаешь детали. Такие незаметные на первый взгляд, но очень важные детали. Без которых наша жизнь была бы… намного хуже.
– Да, все верно, – кивнула Шарлотта. – Теперь, слушая тебя, я понимаю. Понимаю, как это происходит.
– Такие, как мы, создают мир, – повторил писатель со вздохом. – И знаешь, что я обо всем этом думаю? Я думаю, что в древние времена, в какое-нибудь темное средневековье мир действительно был не таким, каким мы видим его сейчас. Ведь мир – это то, что видят люди. Древние египтяне видели вокруг себя позолоченные фрески. Греки видели мир как оргию извращенцев, римляне – как хорошо отлаженный механизм, который, как ни странно для римлян, начал вдруг давать сбои. И ведь наверняка никто не видел волшебную игру теней и света до того, как этот художник… как же его… Джозеф Мэллорд Виллиам Тернер, так, кажется. Так вот, никто не видел волшебную игру теней и света, пока этот художник не стал рисовать свои картины. И никто не видел красоты золотого сечения, пока Леонардо не написал свою Джоконду. И никто не задумывался о конце света до «Черного квадрата». И не существовало во Вселенной теории относительности, пока не возникла она в голове у Эйнштейна. Понимаешь, о чем я?
– Знаешь, а кажется, что понимаю, – кивнула Шарлотта. – Кажется, я все понимаю.
Официант принес закуски.
– И если дальше так рассуждать, каждое кулинарное блюдо – тоже искусство, – вздохнул писатель. – А шеф-повар этого ресторана славится своими шедеврами. Интересно, каким был мир до изобретения майонеза?
Если мы и не знаем, каким был мир до изобретения майонеза, то, по крайней мере, знаем, каким он стал после изобретения презерватива – об этом подумал Джон Дебри утром, направляясь в сортир. А потом он подумал – чего это всякая фигня лезет ему в голову?
Второе пришествие Фредди Меркури…
Академия «Lightbright» работала в обычном режиме. По статистике добивались примерно 1,3 просветления в год и около 2,8 чудес в неделю. А сегодня показатель 2,8 зашкалило до 3,6.
Нет, на первый взгляд не случилось ничего необычного. Просто пятилетний мальчик тащил за руку родителя, поминутно повторяя:
– Пап, нам на эту улицу надо! Да успокойся ты, я точно знаю!
– Откуда ты знаешь, если ты здесь не был никогда? – спросил удивленный отец.
– А вот почем тебе знать, где я был, а где я не был? – ответил пятилетний мальчик, умный не по годам. – Говорю же тебе, нам сюда. А сейчас направо.
Так Фредди Меркури нашел Академию «Lightbright». Ему было нужно именно сюда. Хоть он и не понимал, зачем.
В вестибюле Дебри приходил в себя после вчерашней вечеринки. И еще успевал общаться с посетителями. Сегодня не было необычных личностей – в основном, ученики, строители, обновлявшие фасад, ну и парочка любопытствующих зевак. А потом появился пятилетний мальчик.
– Привет, мистер Дебри! – закричал мальчик с порога.
Дебри удивился. До сих пор дети обращали на него внимание лишь в том случае, если хотели сделать «мистеру Дебри» какую-нибудь гадость. Например, облить его кетчупом. Или горчицей. Так что Дебри мысленно приготовился к струе кетчупа, направленной точно ему в глаз, но мальчуган, судя по всему, не собирался доставать из штанов бутылку с кетчупом. Тогда Дебри приготовился к самому худшему (в голове промелькнуло слово «памперс»), присел на диванчик и спросил:
– Откуда же ты такой взялся? И как тебя зовут, малыш?
– Я – Фредди! – гордо заявил мальчик. – Мог бы вам спеть, чтоб вы поверили, да голос у меня пока плохой. Говорят, когда подрасту, смогу петь.
