Наталия Ипатова - Нам баньши пела песенку
Но что такое естественная причина для подобного существа?
Я раздраженно сдунул с кружки отражение предсказательницы Мелоди Маркет. Эта особа сообщала о своем существовании и роде деятельности посредством самой бесцеремонной рекламной магии: собственной персоной появлялась в отражениях. В зеркалах, тазиках с водой, в ваших тарелках – в достаточно прозрачных супах, и в чайных чашках. У нее, насколько я помнил, были неприятности в связи с нарушением закона о магическом вторжении в частную жизнь, но она как-то выкрутилась. Теперь ей было разрешено пользоваться отражающими поверхностями в местах общественного пользования.
Не было ничего удивительного, если моя руки, например, в туалете, в театре, вы поднимали глаза и встречали в зеркале ее лик, подобный луне – то есть, такой же рябой и круглый! – и выслушивали ее очередную эпохальную сентенцию. В участке эта спамерша так всем осточертела, что Баффин не пожалел бюджетных средств на файерволл-чары. Однако здесь, в работном доме, ей ничто не препятствовало. Все были в курсе ее предсказаний, процентов восемьдесят из них сбывались, однако никто из тех, кого я знал, не придавал им никакого значения. Подозреваю: именно в виду ее вездесущности.
Вокруг мельтешило множество народу: снимали с полок и упаковывали бухгалтерские книги, выносили мебель, в углу с нашей баньши беседовали чины повыше моего, и Рохля был там же, а Марджори мыкалась поодаль, надутая и никому не нужная. Я же вкушал заслуженные плоды в виде жидкого детдомовского кофе.
Есть зло системное, и есть зло, которое просто зло, несовместимое ни с какой системой. Как государственный служащий я и сам – существо, творящее вокруг себя системное зло, оправдываясь тем, что иначе было бы хуже, и подтверждая это статистикой, и еще тем, что таков закон и таков приказ.
Работный дом эвакуируют. Дом без брауни не отвечает нормам, установленным для жилого помещения, он может рухнуть в любой момент и подлежит сносу, каковой и будет произведен в ближайшее время. Эвакуацию, разумеется, следовало провести много раньше, и неизвестно, сколько еще директриса морочила бы головы захожим инспекторам, если бы один из них – я! – не оказался из полиции. И, между прочим, ее мотивы вполне ясны. Должностное лицо ее уровня способно зайти очень далеко ради того только, чтобы ничто не менялось. А переезд – это хлопоты. Смена персонала. И траты. Во время переезда на свету оказывается много такого, что хотелось бы скрыть. Вспомните, как жалко выглядит ваша «почти еще новая» мебель, когда ее грузят в фургон. Поцарапанные ножки у стола, любимое котом драное кресло, разномастные стулья, поношенная одежда, увязанная покрывало… Какой-нибудь шарфик непременно упадет в грязь. А ведь это все – составные части вашего уютного дома. Что же говорить о тайнах дома, который не был уютным никогда? Да и домом то назван чисто по недоразумению.
Во всем этом было что-то очень странное.
Домовые, брауни – бессмертная раса, они развоплощаются, если в доме никто не живет. То есть, если никто не ночует под их крышей. Брауни не переезжает. Снос дома при живом домовом духе квалифицируется как убийство.
Иными словами, он не мог умереть естественным путем.
От чего же он умер?
Может сложиться впечатление, будто бы я хожу и ищу себе хомут на шею. Влезаю в дела, которые мне не поручены, которые вовсе меня не касаются. Ведь и поиски Ландыш, и эта нелепая история с трупом в валенке – начались вовсе не с того, что Баффин вручил мне папку с делом. Подумав, я решил, что этот вопрос возвращает меня туда, к системному и несистемному злу. И еще к тому, что я называю жизнью. Когда между «делать» или «не делать» я выбираю деяние, я выбираю жизнь.
Но кому об этом скажешь? Засмеют.
Баньши держалась как королева. Ни слова без адвоката, кроме «невиновна». Разумеется, до выяснения сути дела от занимаемой должности ее отстранят.
Но в полной мере я понял, куда повернул сюжет, когда уже в сумерках покидал здание. Во дворе стояло дракси с зарешеченными окнами, туда сажали детей. Их распределят по другим работным домам, где и без них тесно. Где они будут новичками, нахлебниками на общий котел, и без них скудный, где им придется заново встраиваться в существующую подростковую иерархию. Предполагается, что там им будет лучше.
Я заметил, как зыркают по сторонам эти будущие бандиты, ища пути к бегству. Впрочем, почему будущие?
Похоже, я опять сделался причиной системного зла, и мысль эта легла мне на плечи. Так что дома я плеснул себе коньяку и зажег малую свечку в память о том брауни. Почему-то подумалось, что никто, кроме меня, этого не сделает, да и сама память будет короткой, ровнехонько сколько пламени гореть.
Кто бы как ни умер, его душе необходимо время, чтобы отправиться в путь.
* * *
Вышло так, что я наскреб на собственный хребет. Дело об убийстве домового, которое в Управлении тут же обозвали «Делом баньши», поручили мне. То есть его поручили нам, но поскольку мой нынешний шеф-напарник и на службе-то появлялся не каждый день, я не питал на его счет никаких иллюзий. Ну разве что распишется, когда будем дело сдавать в архив.
Чтобы понять, что произошло, мне придется выяснить для себя, что такое смерть, что такое баньши вообще, и что такое наша баньши в частности.
Первый вопрос, как общефилософский, я отложил. Юридически смертью принято считать состояние, когда существо необратимо лишается возможности к материальным способам коммуникации, или возобновляет эту возможность исключительно будучи принуждено сторонней волей. Существует множество пограничных случаев, каждый из которых рассматривается как казус, но привидениям или зомби мы в звании живых существ отказываем. Я отдаю себе отчет в ущербности и недостаточности официальной формулировки, но в повседневности буду пользоваться именно ею для того, чтобы употреблять в отношении своего домового духа соответствующие правовые термины.
Однажды, когда я был молод и любопытен, и копал свое первое дело об убийстве, я взял бутылку коньяку и отправился в городское Бюро Судебно-медицинской экспертизы: раз и навсегда решить этот вопрос с дежурным прозектором. Решали мы его долго, далеко заполночь. Медицинским экспертом тогда – да в принципе и сейчас! – служил спившийся эльф из Сорных, про которого поговаривали, что в далекой своей молодости он ходил по другую сторону закона, и уж что-что – а резать умел. Он-то и показал мне заднюю комнату своей лаборатории, всю уставленную книжными стеллажами – по стенкам и еще несколько рядов в середине. А на стеллажах сотни книг по медицине каждой вовлеченной в социальный процесс расы. Не всякой бессмертной жизни хватит на то, чтобы их прочитать. «Практика, – ответил на это мой профессор, – вот основной критерий истины». Взмахнул скальпелем над зеленым орочьим трупом и решительно шмыгнул сизым носом. А я не спорил, потому что кто ж спорит с патологоанатомом?
