Анастасия Парфёнова - Городская фэнтези — 2008
— Так. Бижутерия. Он промолчал.
Граница города. Скучающий офицер попытался было остановить дорогую машину, но брат метнул в его сторону острый взгляд, и он отвернулся, неожиданно потеряв к нам всякий интерес. Я сделала вид, что ничего не заметила.
Добравшись наконец до ровного шоссе, Димка плавно надавил на газ. По прежнему в пределах допустимого, но…
У-у-у-у!
Минут десять длился захватывающий диалог с собственным желудком, затем я сдалась и выдавила тонкое:
— Останови!
Взвизгнули тормоза. Я выскочила из машины ещё до полной остановки, пробежала несколько метров, рухнула на колени. Оказалось, от вчерашнего обеда осталось не так уж мало.
Сзади послышались шаги. Поднявшись наконец с земли, я не глядя взяла протянутый кислородный баллон и прижала к лицу маску. Несколько глубоких вдохов, и в голове прояснилось.
— Извини. Слишком много магии прошлой ночью.
Он молча пожал плечами и вернулся к машине.
Иногда я начинаю ненавидеть свой организм.
Во второй раз сесть в машину оказалось проще. Быть может, помогла маска, быть может, тело с неудовольствием признало, что оно опять в мире смертных.
Оставшуюся дорогу я всё так же молчала, раз в несколько минут вдыхая чистый воздух.
К даче мы подъехали, когда солнце уже разлило среди перистых облаков золото и розы. Уединённый загородный домик стоял в стороне от основного посёлка, у самого леса, и папа в своё время заплатил дополнительно, чтобы у нас не появилось нежеланных соседей. Не могу сосчитать, сколько раз за последний год я благословляла его тихий снобизм и пристрастие к высоким заборам.
Димка остановил машину у самого крыльца, принялся искать в карманах ключ. Я, тряхнув головой, подошла к двери и коснулась полированных досок, отпуская охранное заклинание. В глубине дома что-то откликнулось, потянулось ко мне, узнав, отхлынуло. Итак, гостья уже поднялась. А я-то думала, что она пролежит ещё по крайней мере сутки, восстанавливая подточенные колдовством и ужасом силы.
«Дичь» в очередной раз доказала, что куда сложней, чем кажется.
Мягко щёлкнул замок. Одарив брата тоскливым прощальным взглядом, я первая шагнула в дом. И безошибочно направилась туда, откуда тянуло нездешней магией.
Она действительно проснулась. И осмотрелась. И стала самой собой.
Девушке, стоявшей около окна, было на вид лет шестнадцать. Но, в отличие от нескладной меня, эти шестнадцать были грациозные, изящные, исполненные расцветающей красоты. Осанка из тех, что формируется ежедневными прогулками с кувшином воды на голове. Безупречная бархатная кожа, избалованная прикосновениями волшебных эликсиров, прямо-таки светящаяся здоровьем. Волосы, сложенные двумя раковинами поверх ушей, были того же коричневого цвета, что и у меня, однако если моя шевелюра создавала впечатление неприметной серой совиности, то здесь каждая прядь, даже заплетённая, мерцала своей жизнью, отливала золотом, или бронзой, или глубоким каштановым заревом.
Мне хватило одного взгляда, чтобы к общей неприязни к колдунье добавить более аргументированную ненависть к каждой её отдельной чёрточке.
Она повернулась. И нас окатило ощущение напряжённой, готовой к бою силы на дне шоколадных глаз. Эта девушка не считала нужным ничего скрывать.
И не скрывала.
Исчезло разорванное и испачканное бальное одеяние. Теперь смертная оделась в серую тоску утреннего октябрьского неба. Нижнее платье из моросящего дождя, лёгкого и пепельного, вышитого тонкими серебристыми каплями. Верхнее платье соткано из отражённых в озёрной глубине облаков, тёмно-стальных, шелковисто-холодных. Шаль, укутавшая её плечи, была связана из бездонного, безбрежного ожидания. Из чувства, разлитого отчаянием до самого горизонта, но вспыхивающего в глубине упрямой, верной надеждой.
Из драгоценностей на ней имелась лишь серебряная цепочка, пересекавшая лоб, и я даже не смогла понять, из чего она скована. Уж совершенно точно не из металла, выплавленного руками смертных.
Лорды и леди! Как можно видеть перед собой точную свою копию и одновременно полную, абсолютную противоположность? Эта человеческая женщина казалась сошедшей с древней гравюры, изображающей ожидающую у окна принцессу. Причём принцессу фейри. Tuatha De' Danaan, которая набросила на себя glamour, пытаясь притворяться смертной.
Без особого, впрочем, успеха.
Дмитрий резко, пришибленно выдохнул у меня за спиной. Волшебница грациозно кивнула нам — благородная дама, признающая присутствие слуг. Лёгкая дымка нетерпения — нет, разочарования — во тьме шали. Она ждала кого-то другого.
— Приветствия вам, достойные.
В её голосе — безупречная вежливость, присущая некоторым из нобилей. Тех, что никогда не позволят себе оскорбить или унизить низшего фейри, просто потому, что оскорбления — привилегия равных. Эта картонная учтивость всегда оставляла у меня впечатление, что говорящий на самом деле не видит меня, что он совершенно не способен хотя бы приблизительно представить, что творится у меня внутри. И не хочет представлять, если уж на то пошло.
— И наши приветствия вам, колдунья. — Я не стала утруждать себя неискренней улыбкой или попытками угадать, каков же её настоящий статус среди высоких дворов. — Оправились ли вы от перенесённых испытаний?
На мгновение брови смертной чуть приподнялись от подобной грубости, затем взгляд вновь прояснился. Она нашла, в какую категорию нас отнести.
— Да, и я понимаю, что обязана этим вам. — Наклон головы в мою сторону, и с нотками формальности и почти неощутимого презрения в голосе: — Примите заверения, что долг жизни не будет забыт.
Категория «мелкие вымогатели». Пытающиеся удостовериться, что имеют право требовать ощутимое одолжение.
— Долг жизни? — тихо спросил Димка, которому так ничего и не было рассказано о событиях прошедшей ночи.
Я нетерпеливо дёрнула плечом. Чем меньше смертный знает о делах, покрытых магией, тем лучше для его безопасности. Доказательство этой нехитрой теоремы стояло сейчас перед нами, изо всех сил пытаясь притвориться, что укусы теневых гончих на её лодыжках и предплечьях уже зажили.
— Думаю, имеет смысл представиться, — намеренно отбросив предписанные этикетом формулы, обратилась я к колдунье.
Неуверенно запнулась. Обозлилась. И, окончательно наплевав на все законы вежливости, дала ей прозвище из смертного мира. Пусть оно по праву принадлежит смертной девушке. К чёрту права! Это моё имя. Чтобы сохранить его, я скандалила, и не подчинялась, и проливала кровь. Не отдам.
— Дарья Шувалова, — я вызывающе вскинула подбородок и, не дождавшись реакции, уже более спокойно спросила: — Могу ли я просить о чести называть вас истинно?
