Ольга Березовская - По дороге домой
Берт холил и лелеял этот маленький желтый комочек. Нет, дома он никогда бы не стал так заботиться об обычном одуванчике, наоборот, Берт их безжалостно истреблял, чтобы не мешали расти другим цветам его замечательного сада. Но здесь, в море, случайно проросший росток был чудом, о котором он даже не мог мечтать.
Берт бесконечное число раз пожалел, что согласился отправиться в это плавание, море, он его терпеть не мог — даже в пустыне есть оазисы, а здесь, если что-то и растет, то глубоко под водой. Море скрывало все, и за это он его не любил.
Все матросы знали о странном пристрастии сурового Берта, тихо подсмеивались над ним, но ни за что бы не решились чем-то навредить цветку. Месть помощника повара была бы страшна.
Раз в день, на пару часов, Берт выносил своего любимца на палубу, чтобы тот погрелся под солнечными лучами.
— Мирослава.
Я отстранилась от борта и повернулась на голос. Юный помощник повара переминался с ноги на ногу и отводил глаза.
— Да?
— Ты не занята?
— Нет. Что-то случилось?
— Нет-нет. Что ты! — Сэм ужасно нервничал. Он изо всех сил пытался вести себя расковано, но выходило это не очень хорошо.
— Ты что-то хотел?
Сэм кивнул.
— Ты знаешь… Ты такая… Я хотел…
Из груди вырвался стон. Я страдальчески закатила глаза. Неужели опять!? Они издеваются?!
Сэм воровато огляделся по сторонам и неуверенно протянул, до этого спрятанную за спиной, руку.
— Что это? — подозрительно произнесла я, рассматривая свисающий с размякшего стебля истрепанный желтый шарик.
— Цветы.
— Цветы! — неподдельно изумилась я, при этом вышеупомянутое нервно дернулось в дрожащем кулаке.
— Цветок, — придушенно пролепетал помощник повара. — Для тебя.
— Сэм, ты дыши глубже. Тебе чего надо-то? — недобро поинтересовалась я.
— Тебя, — страдальчески выдавил парень.
— Меня!?
— Я хотел сказать…
— Чего ты хотел сказать!
— Ты прекрасна как этот цветок, — обреченно прошептал Сэм.
— Как одуванчик? — невозмутимо переспросила я. Нерадивый кавалер нервно сглотнул и кивнул. — Такая же желтая или такая же потрепанная?
Сэм застыл с протянутой рукой, выбирая, что же ответить, чтобы не получилось еще глупее. В стороне, держась за борт, покатывался со смеху Великан.
— Что здесь происходит?
Сэм побледнел и немедленно выкинул цветок за борт, где его тут же слопал прожорливый подводный обитатель.
Мне же стало дурно. Мне всегда становилось дурно, когда рядом оказывался капитан. Грубый, несдержанный, вечно чем-то недовольный, во всех отношениях неприятный тип.
— Я жду объяснений.
— Я… мы… — пролепетал Сэм.
Горе кавалер!
— Разговариваем. — Я смотрела на него с вызовом, высокомерно. Другого взгляда этот человек не заслуживал.
— Сэм, ты можешь идти по своим делам.
— Да, капитан, — сник помощник повара и поплелся проч.
Я тоже развернулась и хотела было уйти, но капитана это не устроило, его пальцы стальной хваткой сжались у меня на плече. Я удивленно, почти испуганно подняла на него глаза.
— Я вас не отпускал.
— И? — гордость не давала показать свой страх, я изо всех сил делала вид, что меня ни сколько не волнует его не слишком любезное поведение.
— Вам стоит умерить свою любвеобильность. Это не прогулочная яхта, и люди здесь не отдыхают, а работают.
— Причем здесь моя любвеобильность? — сквозь зубы выговорила я.
— При том, мисс, романы будете заводить в другом месте. Мой корабль — не дом свиданий.
— Вы в своем уме? О каких романах вы говорите?
— Вы неплохо понимаете, что я имею в виду, — капитан шипел мне в самое ухо.
— У вас навязчивая идея. Обратитесь к врачу. — Я попыталась вырваться из хватки, но пальцы на плече сжались только сильнее.
— Не стоит заниматься психоанализом. Это у вас плохо получается. — В голосе слышалась угроза.
— Отпустите руку, мне больно.
— Потерпишь.
Тем не менее хватка стала слабее.
— Вот и вы потерпите.
— А если не стану?
Я промолчала. Могла, конечно, предложить меня убить, но, судя по серьезному настрою, он вполне мог с радостью принять это предложение. Риск — дело благородное, но не в этом случае.
Мы смотрели друг другу в глаза. Долго. С вызовом. Молча.
Чем это могло закончиться? Убийством. Нет, это не шутка. Я кожей ощущала ненависть капитана. Ненавидел, но за что? Нет, не за то, что его люди пытаются со мной заигрывать. Это было бы слишком глупо. Я нарушаю порядок на корабле? Я нарушила его только своим появлением, но это не преступление. Может быть, он просто не любит женщин? Ну, это определенно бы объяснило его поведение. Но утверждать что-то подобное я не могу, так как видела только его отношение ко мне. Стоит остановиться на том, что ему просто не нравлюсь конкретно я. Так бывает, видишь человека и понимаешь, что он тебе неприятен. Еще никто на меня так не реагировал, но ведь всегда бывает первый раз.
Его взгляд был тяжелый, мне хотелось отвернуться, но это означает признать его силу. А почему бы мне этого не сделать? Только потому, что он хам и наглец. Интересно, а как могут наказать за неповиновение старшим по званию, повесят на рее? Если он меня убьет, об этом даже никто не узнает, а команда не станет выдавать своего капитана. У меня екнуло сердце. Я опустила глаза и отвернулась.
Там где совсем недавно стоял Великан, собралась целая толпа. Они наблюдали за развернувшимся на их глазах действом и перешептывались. Цирк Шапито на выезде?
Ветер доносил отдельные фразы:
— Выкинет…
— Да нет…
— … придушит…
— Поспорим…
Я перевела изумленный взгляд с матросов на капитана. Это, что у них шутки такие?
Капитан побагровел, бросил на меня презрительный взгляд и удалился.
По кораблю разлетелся вопль Берта:
— Мой одуванчик!!!
* * *Уже четыре дня как я на этом судне. Четыре дня как вокруг один и тот же пейзаж, и неизменные солнечные блики на неизменной водной поверхности. Разглядеть что-либо в воде невозможно, ни флоры, ни фауны. Морская болезнь меня так и не посетила, видимо, я отношусь к тем счастливчикам, которые от этого не страдают. Неготовая к яркому солнцу кожа моя за эти четыре дня успела загореть, обгореть и кое-где начала шелушиться, волосы выгорели на том же самом солнце и от мытья морской водой напоминали солому. Зато я уже не выглядела тем болезненно-зеленым трупом, какой предстал передо мной в зеркале, когда я пришла в себя четыре дня назад.
Депрессия капитана так и не покинула, при любом удобном случае он срывал свою накопившуюся злобу на мне. Стоило мне сделать что-то не так, уронить или просто постоять в пределах его видимости, и в мою сторону обязательно отпускалась какая-нибудь едкая шпилька. Я в долгу не оставалась, даже если головой понимала, что вот сейчас лучше промолчать, сердце требовало ответа, и он звучал. Может быть, если бы мне хватало терпения или ума не отвечать на его выпады, на этом бы все и заканчивалось, но язык мой родился вперед меня и, не давая голове подумать о последствиях, уже что-нибудь произносил. Неразумно с моей стороны так вести себя с капитаном, он ведь и правда мог выкинуть меня за борт, он же капитан.
