Герман Дейс - САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА
Всё это добро (продукты и барахло) Мироныч утаскивал в город, как муравей. А если не мог утащить, то оставлял на пару деньков у кого-нибудь из «зимовщиков», а затем приезжал на тачке сына и увозил для присовокупления к своему хозяйству, где всякая вещь могла сгодиться. Кстати говоря, Мироныч и сам любил выпить. Он также любил поддержать застольную беседу и все только диву давались, как этот восьмидесятилетний дед, которому самый старый в компании Семёныч в сыновья годился, пьёт почти наравне с «молодёжью», а потом прётся к своей Азе Ивановне не то с двумя дюжинами яиц, не то со свежеободранной кроличьей тушкой.
Глава 4
В то время, когда Сакуров, развернув предполагаемую сакуру и обругав зайца, радовался остальной природе, раздалось характерное тарахтение приближающейся к деревне легковухи. Легковуха приближалась к южной околице по раздолбанной колее грунтовки, каковое вышеупомянутое качество дороги сообщало специфический характер тарахтенью любого двигателя в комплекте с остальными деталями и кузовом. Впрочем, любого – но не любого. Другими словами, Сакурову не пришлось особенно напрягать слух, чтобы определить по тарахтенью приближающейся к деревне тачки «ниву» Семёныча. Жорка временно отсутствовал, Виталий Иваныч возился во дворе со скотиной, а Семёныч с утра пораньше занимался обработкой слабохарактерного Варфаламеева. Константин Матвеевич видел, как бывший таксист отвалил к бывшему штурману. Когда они успели уехать в город, Сакуров проглядел.
«Уже обернулись, - удивился Сакуров, снова прикрыл вишню мешковиной и побрёл с огорода в сторону улицы. – А я и не видел…»
Он услышал, как «нива» припарковалась возле гаража, затем хлопнули отпираемые - запираемые дверцы, потом деревенскую тишину нарушили вопли супруги Семёныча.
- Иди ты на х..! – орал в ответ Семёныч. – Я чё тебе, докладывать всякий раз должен?! Я чё, не могу по своим делам в город съездить?
- Знаю я твои дела! – голосила Петровна, супруга Семёныча. – Что-нибудь продать, да выжрать купить! Когда вы, гады, захлебнётесь!?
- Лидия Петровна, ведите себя прилично, - вякнул военный интеллигент Варфаламеев, на что Петровна окончательно взбеленилась. Она схватила с крыльца полено и швырнула им в бывшего штурмана. Варфаламеев увернулся и скорым шагом направился к дому Сакурова. За ним, ухмыляясь и запахивая телогрейку на груди, поспешал Семёныч. Сам Сакуров уже стоял у южного торца своей избы и всю сцену видел прекрасно.
- Ну вот, опять, - констатировал он и попытался определить, какие чувства его занимают по мере констатации факта предстоящей пьянки? Определив без труда лёгкое радостное возбуждение, Сакуров констатировал усиление тяготения к пагубному занятию. И, пока он выяснял у самого себя: почему он не ужасается после второй констатации печального факта, собутыльники уже подходили к его дому, перед фронтоном которого красовался замечательно раскидистый дуб. Листва на дубе отсутствовала по известным причинам сезонного характера, плодовые деревья тоже ещё не «приоделись», поэтому в просветах между их голыми ветками и стволами Сакуров мог любоваться аккуратно нарезанной грядкой с зеленеющим чесноком.
- Здорово, Костя! – рявкнул Семёныч и чуть не упал на Сакурова.
Надо сказать, Семёныч частенько грешил против правил дорожного движения и любил покататься на своей «ниве» в состоянии даже не лёгкого опьянения. Зачастую, не имея лишних денег, Семёныч катался даже без тормозной жидкости. В общем, ездить с ним могло показаться занятием опасным, но сорок лет шоферского стажа вывозили пьяного за рулём Семёныча и его пассажиров из разных дорожных ситуаций без ущерба.
- Здорово, односельчанин, - приветствовал Семёныча Сакуров, придерживая его за воротник телогрейки.
- Ты ещё не обедал? - поинтересовался Варфаламеев, шутливо козыряя Сакурову. Его, в отличие от Семёныча, не штормило, однако оба глаза бывшего штурмана попеременно подмигивали, что свидетельствовало о его вздёрнутом состоянии.
- Нет, - честно признался Сакуров, и с помощью колена под зад направил Семёныча в сторону ворот подворья.
- Тогда пойдём, пообедаем, - предложил Варфаламеев.
- К тебе, - зачем-то уточнил Семёныч и похлопал себя по телогрейке. Во внутренних её карманах обычно содержалось «горючее», а похлопывание означало, что «горючее» есть.
- Под что будем обедать? – уточнил Сакуров и потопал вслед за Семёнычем в избу, курящуюся лёгким печным дымком. Печь Сакуров затопил с утра, к обеду вода в радиаторах нагрелась, а вместе с ней нагрелись и щи в духовке. Час назад Константин Матвеевич подбросил в топку дров, и теперь печь пыхала остаточным дымом, который путался в нависших над домом ветвях ракиты.
- Под «мозельское» урожая 1988 года, - сыронизировал Варфаламеев, пристраиваясь в хвост процессии.
- Под водку, - просто сказал Семёныч. Он не понимал никакого юмора, кроме собственного. А про «Мозельское» даже не слышал. Впрочем, Семёныч был натуральным пролетарием, чьи предки удрали из деревни в столицу тогдашнего эСэСэСэРа сразу после начала коллективизации. Сколько классов он успел кончить в своё время, оставалось тайной, потому что про себя односельчанин любил рассказывать всякие туманные истории с различным героическим контекстом, но про образование в них не упоминалось. Впрочем, Семёныч и не скрывал его отсутствия. А изъяснялся Семёныч на несколько чудном для слуха современного россиянина языке. Вернее, манера выражаться его отличалась некоей псевдодеревенской сказочностью. Он сохранил её с детства, наслушавшись разных диалектов в бараке, где жил первое время, и уже никогда не смог научиться говорить иначе. За это его в своё время прозвали Сельским, и об этой кличке спьяну раззвонил богатый сынок Семёныча. Но в деревне кличка не прижилась, потому что одних Семёныч выручал своей тачкой, с другими душевно пьянствовал, а всем им вместе, обыкновенным сельским жителям, не смешно было дразнить односельчанина Сельским.
- Много водки? – задал актуальный вопрос Сакуров.
- Полтора литра, - успокоил его Семёныч.
- Полтора – это хорошо, - одобрил Сакуров, пропуская гостей в ворота. Эти ворота замыкали П-образное подворье, состоявшее из дома и сарая с погребом. Крыши сарая и дома соединялись двухскатным навесом, под которым было удобно хранить сухие дрова и ходить в любую непогоду через задние двери дома в сарай. В сарае Сакуров оборудовал загон для будущей свиньи и курятник для будущих кур. Выходя из дома, Сакуров запирал все двери, заднюю и дверь парадного крыльца. Раньше, по упоминавшемуся преданию коренных односельчан, двери в деревне никто на замок не запирал. Но «демократия» внесла в жизнь свои коррективы, и теперь приходилось остерегаться по-всякому.
