Сергей Карпущенко - Месть Владигора
Но и эти слова не удержали бы руку свирепого Терепеня, и лишь ропот односельчан, почувствовавших, что гонец говорит правду, остановил его.
— А этот борейский щенок не врет, похоже!
— Погоди, Терепенька, душу из него вынимать!
— Пусть едет в Ладор, а кто-нибудь из нас его туда проводит: недалече ж, да и по времени зимнему делать нам в деревне почти нечего.
Так говорили сельчане, а Терепень смотрел на них свирепо, а потом сказал с решительностью, исключающей возражения:
— Сам с мальчишкой пойду! Если не признает Владигор истины в словах его, казню лгуна лютой смертью.
Это решение удовлетворило всех, но больше других Муху, уже проклинавшего свое желание ехать в Ладор.
Наутро молчаливый Терепень впряг в легкие, из гнутой осинки сани коня, а лошадь Мухи привязал сзади. Она должна была бежать следом и быть подменной, когда крестьянский жеребец устанет. Взяв с собой лишь небольшой мешок с провизией да рогатину, пихнул он на сани Муху со связанными руками и ногами и стегнул кнутом по крупу хорошо кормленной, низкорослой крестьянской лошадки.
Ехали они три дня и две ночи, коротали ночное время у костра, укрываясь захваченной из дома медвежьей шкурой. За все время пути Терепень только и спросил у Мухи:
— А не врешь, что Грунлаф с другими борейцами на Синегорье собрался походом?
Муха неистово закивал, уронил кунью шапку, лицо у него стало остервенелым, злым; закричал визгливо:
— Да пусть бы голову мою, в которой душа живет [1], отрубили и в смрадный нужник бросили, если вру! — А потом, чуть помедлив, заискивающе, ласково попросил: — Дядя, а дядя, а в Ладор приедем, ты мне меч с кинжалом и лук со стрелами отдашь? Негоже мне при князе Владигоре без оружия, срамота одна…
Терепень, поигрывая вожжами, сопел, втягивая в себя лесной морозный воздух, крепкий и искристый. Он не испытывал чувства гордости оттого, что полонил неизвестно откуда взявшегося щеголя-парнишку. Ему важна была правда, а покуда не был он уверен в истинности слов пленника. Вот и сопел молчаливый Терепень, поглядывая иногда на то, как стянуты сыромятными ремнями ноги Мухи: вреда особого пленнику причинить не хотел, но и бегства его допустить не собирался.
Однажды утром, когда выехали из дубравы, открылся перед ними Ладор. Опоясанный деревянной стеной, составленной из тесно прижатых друг к другу срубов-городниц, внутри набитых глиной вперемешку с каменьями, с детинцем — княжеским дворцом, уже каменным, игравшим в лучах зимнего солнца радугой разноцветных, пестрых кровель, Ладор, которого никогда не видели ни Муха, ни Терепень, ошеломил обоих своей величавой красотой.
— Вот это город! — только и выдохнул восхищенный Муха, а Терепень изрек, зачем-то стащив с нечесаной головы суконный, прорванный во многих местах колпак:
— Ей-ей, город и впрямь княжеский.
По укатанной санями дороге подъехали к главным воротам. Терепень, признавая лишь за собой право говорить со стражей, громко возгласил:
— Эй, на стене, люди стражные! Отворяйте поскорее!
Сонный густобородый стражник долго допытывался, кто едет и за какой надобностью, и, похоже, убедительными показались ему слова Терепеня, сообщившего, что поймали-де борейца, который то ли мутить синегорцев приехал, то ли на самом деле Владигору новость какую-то важную везет из самого Пустеня, потому что отворил стражник ворота и пропустил сани в город. Сам же взялся и проводить Терепеня до княжеского детинца, дорогой внимательно вглядывался в облик закоченевшего от долгого лежания Мухи, озабоченно головой качал.
Достучаться до княжеской стражи оказалось куда труднее, чем вызвать внимание надвратных воинов. Тут уж Терепень показал все свое упорство и даже красноречие, требуя, чтобы привели его вместе с пойманным борейцем к самому Владигору. Наконец, по прошествии долгого времени, ворота заскрипели и сани въехали на подворье.
Любимый дружинник Владигора Бадяга, уперев руки в бока, в пушистой шубейке поверх кольчуги, но не в шлеме, а в бобровой шапке, смотрел сверху вниз на лежащего в санях Муху.
— Это что за комар? Ради него, что ли, шум-гам подняли? Кто его привез? За какой такой надобностью?
Выглядел Бадяга строго, и если бы Терепень не был таким твердолобым и туповатым, то струсил бы. Но не струсил крестьянин и отвечал степенно:
— Господине, этого борейца я собственноручно в деревне нашей, в Берендеевке, захватил, что недалече от Козлищ стоит, справа…
— Ладно, полно чепуху городить, смерд! — резко прервал его Бадяга, которому недосуг было возиться с каким-то борейцем. По одежде Бадяга и впрямь признал в лежащем человечке борейца, да только что с того? Что за опасность крылась в этом плюгавом с виду парнишке?
— Это не чепуха, господине! — как упрямый бык, уперся Терепень. — Пусть он вам всю правду изложит, а иначе я тут же порешу своей рукой борейца этого.
Бадяга перебил Терепеня:
— Но, но, полно скрипеть, ворон старый! Тут тебе не Берендеевские леса, и не в Козлищах своих ты сейчас, а во дворце княжеском, и здесь благородный Владигор решает, кого казнить, а кого миловать. Ну-ка развяжи парня, допрошу его, так уж и быть. Что, и взаправду у тебя дело какое важное? А?
Муха понял, что настал его час говорить, да притом не мешкая:
— Ой какое важное, господин! Скорей к князю Владигору ведите! Гонец я Грунлафа! Такую весть вам принес — забегаете!
— Ну, это уж мы сами решим, бегать нам или нет, — хмыкнул Бадяга.
Терепень, неспешно снимая путы, бубнил, точно во рту у него каша была:
— С вами вместе дозвольте пойти! Знать я должен: правду ли сей парень говорил али кривду. Тут вот и меч его, и нож…
Оружие Мухи Бадяга хорошенько рассмотрел, потом сказал веско:
— Правду, дядя, не всем знать полагается. Она только княжий престол окружает, а вас, сиволапых да посконных, сторонится. Хошь, побудь маленько во дворе со своим возком. Не признаем в мальце человека дельного — назад его в свои Козлища, или где ты там живешь, повезешь.
— Этого мне и надобно! — появилась на лице Терепеня недобрая улыбка, а Бадяга Муху в княжеские покои повел.
4. О том, как восстал сгоревший колдун
В жарко натопленной горнице, покуда ждали появления Владигора, отогрелся Муха, чуть до смерти не окоченевший, покуда везли его в Ладор. Бадяга же, сидя перед ним, с улыбкой смотрел на щуплого борейца, недоуменно покачивая головой, и иногда говорил:
— Ну никак не пойму я — как это такого плюгавого суслика хорошим воинским оружием снаряжают да еще отправляют послом! Ой, темное дело, парень! Ведь если почует князь Владигор кривду в твоем рассказе, сядешь ты в подвале на цепь. Знаешь, какие под сим дворцом подвалы глубокие? Глубже любого колодца!
