Ника Ракитина - Ратанга
Она медленно обвела всех еще затуманенным взглядом. Потом подняла руку. Рукав соскользнул, и я увидела на запястье тонкий белый шрам, как браслет. Я не успела вспомнить, где уже слышала о таком шраме. Вентнор, отодвинув меня, склонился к раненой. Она чуть запрокинула лицо, чтобы встретиться с ним взглядом. Вентнор взял ее руку и неловко прижался губами к шраму.
Я оглянулась на остальных. Они, кажется, тоже были ошеломлены. И все, не отрываясь, смотрели на нее. И какое-то одинаковое выражение было на их лицах. Благоговения и почему-то вины.
— Ну что ж, — сказала она, и все мы вздрогнули от звука ее голоса. — Выходит, судьба. Помогите мне сесть.
Вентнор обхватил ее за плечи, приподнял, и она села, опираясь спиной на его руку. И взглянула на меня.
— Подойди, девочка. Ты на меня обиделась?
Боско подтолкнул меня, и я оказалась с ней лицом к лицу.
Черты его показались мне очень знакомыми, даже близкими. Но откуда?.. И вдруг я поняла и вздрогнула.
— Зеркала не надо! — ахнула Танис.
Она была похожа на меня! Нет, она была такая же, только казалась печальней и старше. Неужели… неужели это та самая?!..
— Кто ты?!
— Не та, о ком ты подумала, — она улыбнулась, и от этой улыбки ее лицо будто посветлело.
— Как же так… — пробормотала я, чувствуя, как подкашиваются ноги. Мне пришлось сесть на край постели.
— Именно так, девочка. Нас, оказывается, три. И одна из нас успела немало навредить Ратанге, так, Вентнор?
Говоря это, она вновь подняла на него глаза. Лицо Вентнора дрогнуло.
— У каждого племени, — глухо произнес он, — есть свой светлый и свой темный дух. Что из того, что у них одно лицо?
Она провела пальцами по его руке и продолжала:
— Я знаю, где ее найти. Только надо спешить — завтра утром она уйдет.
— Где она? — резко спросил Харен. Болард укоризненно взглянул на него.
— Я вас проведу. Вечером.
— Никуда ты не пойдешь! — в Танис наконец проснулась лекарка. — Еще чего выдумали!
Она подскочила к изголовью, оттолкнула Вентнора, заставила раненую лечь и захлопотала над ней, как наседка:
— Поверни голову. Не двигайся. А ты чего расселась? — это относилось уже ко мне. — Марш отсюда! Я сама справлюсь. Харен, ты забыл, что ты раненый? Болард, не ухмыляйся, а то и тебя прихвачу!
Раненая рассмеялась низким глубоким смехом:
— Так и быть, потерплю до вечера!
Танис бросила на нее строгий взгляд, открыла рот, но Боско опередил ее:
— По-моему, тут без нас обойдутся! Как ты думаешь, Танис?
С этими словами он взял лекарку за пояс, легко поднял и вынес из покоя. Все мы, кроме Вентнора, вышли за ним.
В коридоре Танис опомнилась и влепила Боско громкую оплеуху. Боско поставил ее на пол:
— Уймись, Танис! Здесь не лекарское дело.
— Знаю, — огрызнулась она.
— Значит, отпустишь?
Танис покосилась на него и, не ответив, быстро ушла. Боско, Харен и Болард переглянулись и ушли за ней. Я осталась одна.
Трудно описать, что делалось со мной. Мне было и обидно, и горько, и стыдно, и в горле уже ощущался вкус близких слез. На мгновение мне захотелось сесть здесь, в коридоре, прямо на пол, уткнуться в стену и зареветь. Я бы так и сделала, но услышала чьи-то шаги и опрометью бросилась прочь. Никого я не хотела видеть, никого!
Я выбежала из Дома и бросилась в глухой угол двора, под старые, разросшиеся ратаны. И там, в высокой траве, скрывавшей меня до плеч, упала ничком и разрыдалась. Ох, как плохо мне было! Я чувствовала себя маленькой, никчемной, глупой. И все мне было здесь чужое — и люди, и обычаи, и эта непобедимая Ратанга! Лучше бы эту предательницу не нашли, и меня казнили вместо нее. Ведь я не нужна здесь, никому. И Вентнору… При этой мысли я зарыдала еще горше. У меня горло заболело — так я рыдала.
"Девочка…" Хорошо ей — она воин, легенда, Хранительница Ратанги. А я? Все равно, незачем было называть меня девочкой. Вышло, будто она меня жалела. А я уже взрослая. И сама во всем виновата — нагрубила, накричала, убежала… И впрямь девчонка!
Ну и пусть. И пусть уходят сегодня искать ту… предательницу. У нее мое лицо, а я и имени ее не спросила. Ее найдут и казнят — а мне почудится, что казнили меня. Ох, в какую же страшную сказку я попала!
Потом у меня уже не было сил плакать. Я лежала навзничь, и заходившее солнце золотило край верхней башни Дома, нависавшей надо мной. Лицо еще горело от слез. Стебли травы качались, перечеркивая небо. Вечер был уже близко, и я мимолетно подумала, что в Доме Исцеления меня ждут дела. Но при одной мысли, что надо куда-то идти, с кем-то говорить, кого-то видеть, мне становилось тошно. Обойдутся там и без меня. Я плохая сиделка. Буду здесь до ночи, пока они не уедут. Танис заругает… ну и пусть.
Какой-то жук полз по руке. Было щекотно, но сбрасывать его я не стала. Не хотелось. Закрыла глаза, и красные пятна поплыли под веками. Сладко спится после слез… И тут я услышала шорох. Кто-то шел по траве в мою сторону.
Мне захотелось вскочить, но я осталась на месте, сжалась в надежде, что пройдут мимо. Не прошли. Трава раздвинулась, и я увидела ноги в высоких сапогах, а, подняв взгляд выше, — черную кожаную куртку, короткий меч на перевязи и еще выше — лицо. Мое лицо. Нет, ее.
Вот теперь я вскочила! Именно ей нужно было прийти сейчас, чтобы увидеть меня в слезах! Она стояла молча, смотрела — спокойно и бесчувственно до обидного. Все они тут холодные, как камни!
— Я за тобой, — сказала она.
— Что? — я не поверила своим ушам.
— За тобой, — повторила она. — Нас ждут.
— Ты… хочешь, чтобы я поехала с вами… на охоту?
— Это было бы только справедливо, — ответила она тихо. — Ты ведь тоже пострадала из-за нее.
— А я не жалею! — я почувствовала, как губы кривятся от презрения. — Мне ее жаль, понятно?!
Она взглянула темными, все понимающими глазами. Как будто знала меня всю наизусть! Как будто я была щенком, рычащим у ее ног! Я ненавидела ее сейчас.
Наверно, она это почувствовала. Повернулась и пошла прочь. Я смотрела ей вслед и вдруг поняла, что идет она чересчур твердо. Так ходят, сберегая силы. И потому я бросилась за ней и успела удержать прежде, чем она упала. Она навалилась на меня всей тяжестью, я едва удержалась на ногах.
— Не говори им, — прошептала она, — не говори ничего… Поедем… Ей не сделают ничего плохого, клянусь тебе…
Я промолчала. Я уже знала. что поеду. И знала, что эта женщина гораздо выше моих обид. Что она ни в чем не виновата передо мной.
Она вздохнула, отстранилась, потом положила руку мне на плечо — будто по-дружески. И повторила:
— Никому…
Могла бы и не напоминать, подумала я с тенью былой обиды. И мы пошли к воротам.
