Наталья Белкина - Наместник
— Говорили, — сказала я ошарашено, вспомнив слова матери.
Но тут до меня дошло, что он просто шутит, и, хотя говорить мне было трудно, я все же решила ему подыграть:
— Так значит, в наших больницах врачами черти работают?
— И чем же плоха для черта эта профессия?
— Так вы людей-то лечите или калечите?
— Как получится.
— А рога у вас где, а копыта?
— Рога я прячу, а копыта носить нынче не модно.
И как может взрослый, серьезный человек нести такую околесицу? И при этом еще умудряется делать какие-то пометки в истории болезни.
— Так может быть вы опасны, и не стоит у вас лечиться?
В этот момент в палату вошли две сестрички, пожилая и помоложе, и наш шутовской разговор прервался.
— Здрасьте еще раз, Юрий Юрьевич, — кокетливо поздоровались обе.
«Доктор-черт» кивнул им головой и сказал мне, уже направляясь к двери:
— Ну, калечить тебя я так и быть не буду, а вот уколов пропишу превеликое множество.
ГЛАВА 5
Я провела в больнице три с половиной недели. За это время я, наверное, раз тысячу поминала нечистого, который тут же являлся ко мне и назначал еще что-нибудь изуверское. Перед выпиской я уже действительно была близка к тому, чтобы поверить в реальность "доктора-черта".
В условиях карантина я общалась с окружающим миром посредством записок, поскольку телефон был лишь в ординаторской, куда простым смертным дорожка заказана. Маман приносила фрукты, конфеты и прочую снедь, писала о домашних делах и своих вечных проблемах. Однажды она прислала мне такое послание: "Дочка, пока ты больна, огорчать тебя не буду, но ты должна знать, что дома произошли очень неприятные перемены. Когда выйдешь, узнаешь, а пока не о чем не думай и выздоравливай". Зная мать, я решила тогда, что речь идет о какой-нибудь перестановке мебели, из-за которой они часто ссорились с отцом.
От Кирилла я получила четыре послания в первую неделю. Потом наступило молчание. Запрятав свои сомнения и подозрения в самые дальние углы сердца, я объясняла себе это затишье школьными проблемами: начинались годовые контрольные и зачеты.
Муромский сообщал мне о делах в классе и в школе, об учителях и учебе, шутил, что я нарочно заболела в конце года и надеялся, что меня выпишут к прощальному вечеру. Послания его, как и раньше, были отпечатаны на компьютере, и это обстоятельство немного меня огорчало. Наверное, живой человеческий почерк согрел бы и порадовал меня больше. К тому же записки Муромского были короче, чем мне хотелось и не совсем того содержания, на которое я надеялась.
Когда же, наконец-то, настал счастливый и долгожданный день моего освобождения, я отправилась в ординаторскую. Нужно было, как водиться, вручить дорогому Юрию Юрьевичу, которого мы за глаза называли "доктором Ю-Ю", презент, бутылку какого-то дорогого вина, на которое, как всегда, не поскупился отец. Вызвав доктора в коридор, я собралась было, пробормотав какие-нибудь изъезженные фразы, вручить ему пакет и поскорей смыться из надоевшей больницы. Но он неожиданно прервал меня:
— Не надо!
— Как? — опешила я.
— Я тебе сейчас помог, а потом, может быть, ты меня выручишь.
— Когда потом? — недоумевала я.
— Когда придет время.
Дверь за ним захлопнулась, а я, не особенно задумываясь над словами доктора, зашагала вниз по лестнице на встречу солнцу, весне и любви.
Из больницы меня забирал отец. Я ехала в машине, преисполнясь чудесным настроением. Я радовалась тому, что выздоровела, что подгадала прямо к прощальному вечеру и тому, что опять увижу Кирилла, и тогда уже у нас будет все прекрасно. Нарастающее зеленое сумасшествие города и безукоризненно зеленая весна не давали мне вспоминать о грустном и о том, что меня настораживало. Ведь я давно не получала вестей от него. Мне не хотелось думать о плохом.
Я так размечталась, что не заметила непривычного угрюмого молчания отца. Он не проронил ни слова и был явно не в духе всю дорогу. Впрочем, такое с ним часто бывало. Мы подъехали к нашему дому, и я вышла из машины.
— Па, а ты что обедать не пойдешь? — спросила я у него, удивляясь, что он не собирается подниматься домой. — У тебя ведь сейчас перерыв?
— Дочка, мне надо с тобой поговорить, — сказал он таким серьезным тоном, что я сразу почуяла беду. — Сядь-ка обратно в машину.
Я села, все еще надеясь, что речь пойдет о каком-нибудь пустяке.
— Бети, мы не хотели говорить тебе, пока ты болела. И теперь… В общем… Я больше не живу с вами.
— В каком смысле? — не поняла я.
— Понимаешь, дочка, мама твоя женщина хорошая, но…я больше не могу ее выносить. Короче, я ушел к другой.
Все это никак не могло уместиться в моей голове. Я этого просто не могла переварить. Нет, такого не могло случиться со мной. Именно со мной такого случиться не могло!
— Па, ты шутишь что ли? Это не смешно…
— Мне не до шуток. Ты уже достаточно взрослая, чтобы понять все правильно. Так не могло дальше продолжаться!
— А она кто? — спросила я дрогнувшим голосом, все еще не желая верить.
— Просто очень хорошая женщина. Мы вместе работаем.
— Молодая?
— Ну да, она моложе мамы, но это не имеет никакого значения.
— Нет, имеет! И теперь мне все понятно!
— Мы просто любим друг друга. Пойми ты, у нас с мамой уже давно все закончилось. Но ты не беспокойся, я вас не оставлю, буду помогать…
Сначала я просто оцепенела и окаменела, не решаясь все еще принять это всерьез, но теперь вдруг почувствовала, как внутри разрастается обида и гнев. Они душили меня, с трудом давая прорываться наружу яростным словам:
— Ты все врешь! Я тебе не верю! Любовь, говоришь?! Чушь собачья! — вскричала я, почти срываясь на визг. — Да ты просто предатель. Ты сменил старую жену на молодую, а…взрослую дочь заменишь младенцем!
В этот момент я представила себе, что у моего отца будет ребенок от молодой жены, и я стану ему не нужна. Я почувствовала, что вот-вот заплачу навзрыд. Но собравшись с духом и запрятав слезы подальше, я продолжила, не дав отцу опомниться и что-то возразить:
— Я тебя ненавижу. И больше никогда, слышишь меня, никогда… — я не могла сообразить, что же «никогда», и вдруг решилась:- Я никогда не хочу тебя больше видеть! И нам от тебя ничего не нужно!!!
Я выпрыгнула из машины, с силой захлопнув дверь. "Предатель! Чертов предатель!" — билось в моем мозгу. Кажется, отец был оглушен таким внезапным взрывом спящего вулкана и ничего не сказал вслед. А я и не хотела ничего слышать. Не оборачиваясь и закрыв зачем-то уши ладонями, я удалялась от него и, уже войдя в подъезд, услышала, как машина отъехала от дома. Наверное, навсегда.
