Валентин Маслюков - Погоня
Можно думать, пигалик ожидал, что великая государыня Золотинка постареет и осунется за тот год — или сколько уж, два? — что прошли со времени роковых событий в Рукосиловом замке Каменце. Представлялись ему в воображении запавшие глаза, лишенные красок, увядшие щеки — что-то вроде неизгладимой печати порока на лице оборотня… И выходит, малыш пигалик, что бы он ни пережил и ни приобрел за не даром прошедшие для него годы, оставался в глубине души наивным и простодушным существом; пигалик полагал… мнилось ему и мерещилось, что бессонные ночи, нечистая совесть, тяжкий груз власти наложат на женщину… великую государыню Золотинку, собственно, печать преждевременной усталости и разочарования. Ничего подобного!
Государыня Золотинка блистала ослепительной, до стеснения в груди красотой. Прелестная и величественная, непобедимо юная! Великая государыня и великая княгиня!
Забывши поклон, похожий на хорошенького мальчугана пигалик уставился на великую государыню в полнейшем забвении приличий… на круглом простодушном личике его отражалась та смесь удивления, оторопи и недоверия, какую может вызвать только искреннее и сильное чувство.
Великая государыня приметила малыша и остановилась. Жгучие золотые волосы ее стягивал тонкий обруч с крошечным камешком на лбу; открытое платье обнажало плечи, а ниже, схваченный в стане, лежал свободным ворохом вперемешку с пеной белья глубокого синего цвета атлас. Драгоценности не терялись среди волнующего великолепия: подвеска… задвинутый высоко на запястье витой браслет, кольца… серьги… И однако, россыпи драгоценностей уступали перед царственной роскошью золотых волос, перед диким потоком золота, этим… смятенным вихрем, этим звенящим ветром вкруг гордо поднятой головы.
Карие глаза государыни под густо прочерченными бровями глядели беззастенчиво и ясно, с той небрежной прямотой, которую вырабатывает привычка к успеху и всеобщему поклонению.
— Подойди сюда, — сказала государыня Золотинка, яркий рот ее дрогнул в едва намеченной улыбке. Государыня благожелательно улыбалась и не торопилась продолжать — она как будто бы знала, что улыбка ее и сама по себе награда. Лица придворных светились отраженным сиянием. — Ты здесь служишь?
Малыш ступил ближе и поклонился, но молчал, подавленный несказанной добротой государыни. А как иначе можно было бы объяснить то замечательное внимание, с каким Золотинка-пигалик вслушивалась в звуки своего собственного, украденного Лекаревой дочерью Чепчуговой Зимкой голоса.
— Что ты умеешь? — спросила Зимка… государыня Золотинка, снисходительно взъерошив мягкие волосы малыша.
— Я путешествую, чтобы учиться и узнавать, государыня, — учтиво отвечал пигалик.
— Как тебе нравится Слования?
Пигалик замялся, подыскивая слова.
— Признаться, ты выбрал не самое удачное время для путешествий, — заметила великая государыня. — Хотелось, чтоб ты унес лучшие впечатления, чтобы народ мой и страна моя тебе полюбились… Впрочем, мы еще поговорим, — милостиво закончила она. — Я, может быть, тебя позову… Давно ли ты покинул родину?
— Двух месяцев не будет, государыня.
Государыня Золотинка улыбнулась, но в улыбке ее почудилось нечто деланное. Словно весь этот разговор к тому и шел, чтобы спросить с неестественным напряжением губ: давно ли ты покинул родину?
Когда все пошли вперед, стройная девушка, что держалась обок с государыней как ровня, слегка отстала и, тронув малыша за плечо, сказала ему доверительно:
— Столько удивительного говорят о пигаликах! Вам сколько лет?
— Двадцать, — ответила Золотинка.
— О! Вы меня старше! Вот видите.
Девушка эта, отнюдь не красавица, но славная — даже легкие девичьи прыщики ее не портили — была, несомненно, княжна Лебедь, родная сестра Юлия. Она смутилась под слишком уж откровенным взглядом пигалика и ускользнула.
В переполненном постоялом дворе, где вельможи готовились ночевать в горнице на столах, важные дамы присматривали себе уголочек на кухне, а стража и челядь устраивалась в амбарах и под навесом, вовсе не оставалось места для постороннего, то есть не оставалось его для пигалика. Если прямо сказать, надо было бы убираться подобру-поздорову, но пигалик, как видно, считал бы большой неучтивостью пренебречь ясно высказанным желанием великой государыни.
К тому же имелись выразительные свидетельства того, что обласканный государыней малыш не забыт. В темноте, когда на дворе уже путались тени и голоса, пигалик заметил за собой рослого малого из дворян, который старательно зевал, стоило обернуться, и уклонялся в сторону с совершенным безразличием на сонном, скучном лице… Отставши, он снова объявлялся в пределах видимости, а потом и вовсе, кажется, перестал скрываться.
Государыня уже отужинала, когда худощавый вельможа лет за тридцать пригласил пигалика во внутренние покои.
Великая государыня расположилась в просторной спальне хозяев сразу за кухней; застеленные заново кровати не носили на себе следов давешней бойни, пахло вымытыми полами. Вокруг свечей на покрытом ковром столе кружилась мошкара. Государыня, в нижней рубашке, куталась сверх того в какую-то шелковую разлетайку, которой закрывала шею и щеки от комаров. В ногах ее сидела девушка и время от времени с почтительным выражением на лице хлопала по обнаженным щиколоткам и выше. Другая девушка стояла у государыни за спиной и, отмахиваясь от противного писка над собой, разбирала рассыпчатое золото волос. Дама постарше поднялась на кровать и пыталась закрепить на шесте связанный узлом полог из прозрачной кисеи, широкие полы его, невесомо падая вниз, покрывали постель.
Провожатый с поклоном удалился, и государыня, мимолетно улыбнувшись, показала расслабленным пальцем на скамеечку у себя в ногах.
— Рассказывай, — обронила она, возвращаясь к зеркалу. — Что ты видел в Словании своими хорошенькими зоркими глазками? Что говорят, что слышно?
— Множество нищих и обездоленных, — тихо возразил пигалик.
— Война, — поморщилась государыня. И с своеволием балованного ребенка призналась: — Мои люди уверяют, что ты лазутчик… — Она бросила испытывающий взгляд и, кажется, ничуть бы не удивилась, если бы малыш-пигалик, поддавшись очарованию собеседницы, тут же бухнулся на колени, чтобы покаяться. — Говорят, все пигалики лазутчики, даже изгои. И говорят, тебя нужно взять под стражу и хорошенько попытать. Не уверена, что это ну-ужно, — протянула она с неопределенным выражением.
Золотинка тоже промычала нечто невнятное, понимая, что государыня требует сочувствия.
