Кристофер Сташефф - Чародей как еретик
— Хм… в этом есть зерно истины. Но не все же священники думают только о собственной выгоде?
— Конечно, нет… Большинство из них — просто обычные люди, как все остальные, стараются вести добродетельную жизнь и при этом остаются обычными людьми. Если им повезет, у них кое-что получается. Но есть и другие, которые заходят слишком далеко.
— Как можно зайти слишком далеко в добродетели? — озадаченно спросила Гвен.
— Не в меру усердствовать. Ты же знаешь, добродетель не приходит сама по себе. А некоторые священники доходят до крайностей и становятся фанатиками. Они непоколебимо убеждены избегать всего, что может быть хотя бы чуточку грешным — и непоколебимо убеждены, что все остальные тоже должны стать такими, чтобы не пятнать чистоты веры. И потому они решают, что все мало-мальски приятное — грех. Песни, пляски, представления, секс…
— И любовь, — пробормотала Гвен.
— Вообще-то, они не заходят так далеко, по крайней мере, не говорят об этом вслух. Но зато они позаботятся о том, чтобы подросток почувствовал себя виноватым, если полюбит кого-то еще, кроме Бога, и уж совершенно закоренелым грешником, если допустит хоть одну фривольную мысль. Не говоря уже о том, что мы должны проводить каждую свободную минуту в молитвах — не смейся, милая, я сам таких видел. Не преминут поинтересоваться: «Милорд, вы уже читали Жития Святых?»
— Ох, милорд. Это добродетельные и богобоязненные люди.
— Это просто банда психопатов! Ты что, хочешь, чтобы твой сын сбросил с себя все до нитки и швырнул одежду тебе в лицо, только чтобы показать, что его теперь с тобой ничто не связывает? Или чтоб у твоей дочери стерлись колени, потому что она слишком много времени провела в молитвах на гранитном полу?
Гвен передернуло.
— Это святотатство, мой господин!
— Черта с два святотатство! Это почти дословные цитаты из житий святых! А ты заметила, как мало из таких становятся родителями?
Гвен обиженно скуксилась, и сердито бросила:
— Я заметила, как мало из них прислушивались к соблазнам мирской суеты, мой господин, и как мало из них погрязли во грехах, став игрушками в руках нечестивцев.
— Тоже верно, — кивнул Род. — Лишь немногие из них позволили какому-нибудь своднику соблазнить себя, да и то это было до того, как они стали святыми. Очень трудно представлять жертвой человека, который людей на дух не переносит. Но и ты должна признать, дорогуша: если только и делать, что молиться, то не хватит времени помогать другим людям.
— Не думаю, чтобы это относилось к святым.
— Это вполне относится кое к кому из них! К тем, кто удалялся в глушь и становился отшельником. Но меня больше волнуют другие, кто оставались жить в своих деревушках, страдая от насмешек и отчуждения, которым приходилось отворачиваться от людей. Конечно-конечно, это случалось потому, что они были единственными праведниками на весь безбожный город — но поймет ли это семилетний мальчуган?
Гвен покраснела и поджала губы.
— Да-да, я имею в виду нашего семилетнего мальчугана! Не считай его чересчур взрослым, дорогая. То, что он все схватывает с первого раза, еще не значит, что он понимает то, о чем ему не рассказывают! Можешь говорить, что угодно — но можно пасть и жертвой излишнего благочестия.
— Может быть, — процедила Гвен. — Но я еще не встречала ни одной такой жертвы.
— Встречать не встречала, но сознайся — ты видела крестьян, которые не смеют сделать ничего, что их приходской священник объявил грехом, из страха, что умрут на месте и вечно будут корчиться в адском пламени.
Гвен поджала губы и словно окаменела.
— Признайся, признайся! Ты видела таких десятками — бедных крестьян, у которых не остается другого выбора, как довериться священнику, потому что их никогда не учили жить своей головой.
— Я не могу отрицать этого, — голос Гвен был тихим, но в нем слышалось приближение грозы. — Но чаще я встречала других людей.
— Быть может, но меня больше всего пугает другое — множество «образованных» людей, у которых случился тот же заскок. Они знают, что такое «думать», но они боятся — в конце концов, священник действительно должен знать, что хорошо, а что плохо, это его работа. Они никак не поймут, что если задать двум священникам один и тот же вопрос, можно получить два разных ответа.
— Какая подлость!
— Может быть — но она действует.
— Это нечестно! Это обман! Это…
— Что! Что ты там собиралась сказать? «Святотатство», да? А может, «богохульство?» Словно подвергать сомнению слова священника то же самое, что отречься от Господа? — Род мотнул головой. — Вовсе нет. Священник такой же человек, как и мы. А когда мы забываем об этом, мы начинаем просить его взять на себя заботу о наших душах.
— Как ты можешь! — обожгла мужа взглядом Гвен.
— Еще как могу, вот, например, кто-то сомневается, что хорошо, а что плохо, а сам решить боится — ведь если не угадает, то ад, ад навечно! И тогда он отправляется к священнику за вердиктом. А священник-то просто скажет ему свое мнение — но бедный грешник сочтет это евангельской истиной. Нет, моя дорогая, боюсь, большинство людей, которых я знаю, трусливы, как зайцы, когда дело доходит до души. И предпочитают в таких случаях обращаться к специалисту.
— Ты надутый плут, Род Гэллоуглас! — вскочила на ноги Гвен. — Ты просто терпеть не можешь, когда тобой кто-то командует!
— Ты сама знаешь, что это не так, — Род поднялся неторопливо, не опуская глаз под ее возмущенным взглядом. — Я подчиняюсь приказам, когда это необходимо — когда я убежден, что другой парень знает ситуацию лучше меня, а мое дело — действовать. Но я могу и сам пошевелить мозгами.
— Как и все остальные!! А что ты порочишь их — так это все твоя непомерная гордыня!
— Вот, видишь? — Род ткнул в нее пальцем. — Ты уже говоришь о гордыне — когда человек считает себя выше, чем Бог. Так вот, твой священник — Бог не больше, чем я!
— И ты считаешь себя настолько же близким к Богу, как человек, который посвятил всю свою жизнь молитвам?
— Считаю, если учесть, что я пытаюсь прожить каждую минуту своей жизни так, как, мне кажется, того хочет Бог, — Род сделал паузу. — И вообще, откуда в тебе вдруг столько благочестия? По-моему, раньше твоим идеалом не являлось «Кухня, церковь, дети».
Гвен отвернулась, и обида в ее глазах перетекла в грустную задумчивость.
— Может быть, я стала такой уже давно, только ты не замечал.
— Ну да, конечно, а я-то думал, что внимательно слежу за тобой, — поморщился Род. — Все время только об этом и думаю. И когда же это случилось?
