Наталья Шнейдер - Между прошлым и будущим
На нас уже оглядывались и отец повел куда-то, все так же обнимая за плечи. Оказалось — в лабораторию, она была рядом, а там, в углу нашлась маленькая комната. Отец усадил на кровать, сунул под нос стакан:
— Пей.
От бесцветной жидкости в стакане ощутимо несло спиртом. Я помотала головой.
— Пей. — Повторил отец. — Если не хочешь, чтобы я сходил за шприцем с успокоительным.
Я вздохнула, примерилась к стакану — зубы стучали о край — махом проглотила содержимое, закашлялась. Водка в чистом виде. Хорошо хоть, не спирт.
— Держи. — отец сунул в руку кусок полотна. — К тому, что у девушки должен быть носовой платок я тебя так и не приучил.
— Воистину, платок — самая важная вещь на пустошах. — шмыгнула носом я. — Прости.
— Брось. Все ж понятно.
Ну да, понятно. Отходняк после стресса. И это тоже, кто спорит, но…
— Ничего тебе не понятно.
— Ну почему же. — Отец сел напротив, облокотился о стол. — Возможно, я идиот… скорее всего, так оно и есть, но отнюдь не дурак. Двадцать лет назад меня сочли предателем друзья — за то, что ушел. Сейчас меня считаешь предателем ты — за то, что вернулся.
— Если ты и от коллег ушел так же, как из убежища, то немудрено.
— Нет, как раз с коллегами я распрощался честь по чести… впрочем, это ничего не изменило. Я стал предателем, потому что бросил их с незаконченным проектом, и занялся воспитанием ребенка. — Он вздохнул: — Налить тебе еще?
— Давай. — Я приняла стакан.
— Твое здоровье. С такой жизнью оно тебе понадобится.
— Жизнь, как жизнь.
— Ну-ну. Когда братство стали отказалось и дальше охранять нашу лабораторию, я бросил проект — потому что единственный дорогой мне человек… все, что у меня осталось, — отец налил себе еще, выпил, — Словом, самым важным тогда было, чтобы моя дочь выросла в безопасности. Знал бы, что ты вырастешь — и подашься в охотники за головами…
— Не надо было сбегать.
— Я ушел, — он выделил голосом это слово, — потому что счел, что мой отцовский долг выполнен. Ты взрослый человек.
— Не получается, папа, — хмыкнула я. — Если бы ты действительно считал меня взрослой, то попрощался бы по-человечески, а не смылся втихушку, словно нашкодивший ловелас из девичьей спаленки. Погоди, я не закончила. Если бы ты считал меня взрослой — ты бы просто… да мог бы не объяснять, в конце концов, действительно, твоя жизнь — твое дело, кто я такая, чтобы… — я остановилась на миг, стиснув зубы, чтобы не заплакать снова. Судорожно вздохнула, выдохнула, продолжила на два тона ниже:
— Словом, если бы ты действительно считал меня взрослой, то и поговорил бы, как со взрослой. И мне, черт побери, дико обидно, что человек, который был рядом всю мою жизнь, знает собственную дочь настолько плохо, что полагает, будто она, как и его бывшие коллеги неспособна понять, что право выбора — единственное неотъемлемое право взрослого человека. Что мой отец, — я снова почти кричала — просто наплевал на то, что я буду чувствовать, узнав, что он сбежал, побоявшись, что я устрою истерику и рвану за ним.
— Прости, но что ты сейчас делаешь? — мягко перебил он. — Именно что закатываешь истерику. И, кажется, я совершенно недвусмысленно сказал, что не хочу, чтобы ты меня искала.
Я рассмеялась.
— Ага, сказал. Записочку оставил.
— Неважно. Получилось именно так, как я и предполагал. Выражаясь твоими же словами: моя дочь устроила истерику и рванула следом. Несмотря на просьбу оставаться в убежище. В безопасности. И кто в итоге оказался прав? Кого полчаса назад по кускам собрали? — он взорвался: — И прекрати ржать!
Я всхлипнула:
— В безопасности? Да здесь, на пустошах в тысячу раз безопасней, чем в этом чертовом убежище! Останься я там, и меня бы забила охрана — как Джонаса. Насмерть.
— Как? — выдохнул отец.
— А вот так, — глумливо усмехнулась я. — Битами. Бейсбольными. Они считали, что он помог тебе сбежать, ну, и… А я смогла выбраться только потому, что Амата вовремя предупредила… ее папочка тоже избил. Спрашивал, где я могу прятаться.
— Боже…
— Думаю, господь к этому не имел никакого отношения. Я смогла смыться, только пригрозив смотрителю, что пристрелю его дочь. Мол, это будет нетрудно, подруге она доверяет. — Я пожала плечами. — Блефовала, конечно. Тогда я вообще не могла выстрелить в человека. Потом пришлось научиться.
— Я не думал, что…
— А надо было. О том, что такое смотритель ты узнал, еще когда пришел в Мегатонну с младенцем на руках.
— Ты-то откуда знаешь?
— Мориарти рассказывал.
Мориарти действительно как-то обмолвился — мол, отец появился в Мегатонне недели через две после того, как в городе осел он сам. И только что сбежавший из убежища "доверчивый дурак" не пожалел черных красок, расписывая детали и своего побега и жизни в бункере. Но отец счел, что так будет лучше. Несмотря на то, что ему предлагали остаться в городе, где тогда не было врача.
— Я поступил так, как должен был. И тогда и сейчас.
— Может быть, — безразлично произнесла я. Сил на хоть какие-то проявления эмоций уже не хватала. Тяжело поднялась: — Прости, пап, давай, потом договорим. Сейчас я вообще ни на что не способна.
— Уступить тебе комнату?
— Не надо. Пойду к Вере, сниму номер, крышек полно. Хочу выспаться как следует, там поглядим.
— Проводить?
— Не надо.
Он кивнул. Окликнул уже в дверях:
— Только, пожалуйста, не уходи не попрощавшись.
— Не буду.
Я кое-как дотащилась до номера, почти на автопилоте поговорила с хозяйкой гостиницы, рухнула в постель и отключилась.
Миг четвертый:…И по прошествии дней найдешь его
Когда, наконец, удалось продрать глаза, пипбой с мерзкой ухмылкой сообщил, что я проспала почти тринадцать часов. И не говорите, что техника не умеет мерзко ухмыляться — еще как умеет, а тот, кто считает иначе, просто не имел с ней дела.
Отчаянно зевая, я кое-как привела себя в порядок и выползла в бар для постояльцев. В который раз пожалела о том, что про чай и кофе пришлось забыть с тех пор, как ушла из убежища. Там были плантации на гидропонике. Снаружи мертвая земля не могла родить ничего кроме травы, злаков и бобовых. "Кофе" из ячменя и корней цикория — брр, пусть пьет тот, кто его придумал.
Стоило ли оно того? Любители красивых слов горазды рассуждать о свободе. Я сбежала из убежища, спасая собственную шкуру, так что, наверное, стоило. Но порой, мерзким утром после отвратительного дня, отчаянно хотелось вернуться. Так, наверное, младенец рвется обратно в тесный, но такой сытный и неизменный рай материнской утробы.
