Урсула Цейч - Говорящий с ветром
ГЛАВА 1
Лирайн
На пороге стояла весна. С крыш капало, телеги вязли в липком снегу, что очень веселило ребятишек. Они носились во дворе по лужам и слякоти мимо опрокинутых тачек, висли на истрепанных канатах, прыгали по балконам и пытались пройти по скользким открытым галереям. Их хохот долетал до верхних этажей замка, где в нише у балкона притаился Горен. Долго смотрел он на веселую толпу, а потом все-таки не удержался. Ловко, как ласка, слез по стене (ноги его без труда отыскивали опору в щелях и выступах). Его чуткие пальцы находили самые надежные неровности, цеплялись за покрытые каплями, холодные камни. Он уверенно спустился вниз и присоединился к остальным ребятишкам, чтобы принять участие в «охоте».
Но дети, обнаружив в своих рядах незваного гостя, тут же прекратили игру.
— Что за дела? — спросил их предводитель, покрытый веснушками десятилетний мальчишка по имени Захарий. — Горен, ты куда лезешь?
Темноволосый мальчик остановился, поняв, что ребята столпились вокруг и смотрят хмуро.
— Не знаю, — ответил он. — Просто хотел с вами поиграть.
— Про-о-осто-о-о хо-о-оте-е-ел, — передразнила его Хелим, маленькая рыжеволосая девчонка. Она корчила рожи. Остальные смеялись.
Горен поднял плечи:
— Я ведь ничего плохого не сделал!
— Ты нам не нужен, — сказал Захарий и пошел на него, широко расставляя ноги. — Когда до тебя наконец дойдет, ты, дубина? Ты не наш.
— Неправда!
— Правда!
— Но я же здесь живу!
— И все равно ты, Длинноносый, не такой, как мы! — прошипел Захарий и обеими руками толкнул Горена в грудь. — Катись отсюда!
— Я могу ходить где хочу, — пробормотал Горен, потирая грудь. — Лирайн — свободный город, он вам не принадлежит!
— Ты забыл, что Дарвин Среброволосый — мой дядя? — величественно произнес Захарий. — Он правитель, хозяин крепости. А ты вообще не имеешь права голоса, Горен Безотцовщина, ты нищий и будешь делать, что приказано!
Остальные медленно подходили ближе. Круг сужался. Горен понял, что здесь ему делать нечего.
— Я ухожу, — пробормотал он.
И пошел, сначала медленно, а потом все быстрее. Услышав за спиной смех и язвительные выкрики, заткнул уши руками и побежал со всех ног.
В такие дни Горен бежал, сколько хватало дыхания. Он бежал по улицам и переулкам, не обращая внимания на дорогу, бежал до стены, а потом — в другую сторону, пока путь ему не преграждала противоположная стена. Как пойманный зверь, обследующий границы своей клетки: туда-сюда, вперед-назад.
Взрослые жители Лирайна уже привыкли к этим долгим пробежкам и не обращали внимания на странного мальчишку, разве что спешили убрать с дороги свои вещи, пока он их не опрокинул.
Наконец, усталый и взмыленный, Горен вернулся в замок. И сразу прошел на конюшню. Там было темно, сухо и тепло, в нос ему ударил знакомый конский запах, смешанный с ароматом сена. В конюшне Горен всегда чувствовал себя хорошо, потому что здесь над ним никто не смеялся, никто не прогонял. Лошадей не интересовало происхождение Горена, не спрашивали они, откуда он взялся и был ли у него отец. Радовались, когда он давал им еду и питье, чистил и мыл их, перед тем как на них надевали седла. Свою благодарность они выражали приветливым фырканьем, иногда слегка подталкивали его мягкими бархатистыми мордами. Они были его друзьями и терпеливо выслушивали, хотя ответить не могли.
— Горен?
Он вздрогнул, узнав голос матери. Сильный, привыкший отдавать приказания голос, который иногда становился нежным и ласковым. Но такие моменты были очень редкими. Дерата являлась капитаном гвардии, ее побаивались из-за строгости и силы. Горен еще ни разу не видел мать смеющейся.
— Да, мама. — Во рту у него пересохло.
Она вышла из загона Златострелого. Горен считал, что его мать — самая красивая женщина в Лирайне, а может, и во всем Хоенмарке: высокая, стройная, с длинными, до бедер, гладкими каштановыми волосами, загорелой кожей, с узким лицом, на котором выделялись огромные кошачьи глаза орехового цвета. Она казалась более благородной, чем все остальные женщины Лирайна со светлой кожей, курносыми носами и блеклыми глазами. И она была единственной воительницей.
Горен знал, что Дарвину Среброволосому нравится Дерата, потому что его взгляд часто был направлен на нее, когда ему казалось, что за ним никто не наблюдает. И глаза его в такие моменты блестели по-особенному.
— Где ты был? — спросила мать.
Горен пожал плечами:
— На улице. Я хотел просто… подышать свежим воздухом, потому что снег тает и…
— Хорошо, — перебила его мать, — я иногда забываю, что тебе всего восемь лет. Конечно, ты должен бывать на улице, тебе нужно двигаться. Если хочешь, играй с другими ребятами.
Горен вздрогнул:
— Нет, что я, маленький?…
Он схватил вилы и начал таскать сено.
— Что за ерунда, сын. Ты же еще ребенок. — Дерата забрала вилы и заставила его посмотреть ей в глаза. — Что случилось?
— Ничего, — заверил Горен.
Ее глаза сузились.
— Говори правду, — велела она строгим голосом. Несколько секунд Горен боролся с самим собой, а потом не выдержал:
— Они не хотят со мной играть! Они никогда не хотят со мной играть, и так было всегда! Они говорят, что я чужак, смеются надо мной, потому что я не похож на них, и говорят, что я тупой ленивый урод и… — Глаза его наполнились слезами. — Но мне все равно, я и сам терпеть их не могу!
— Ладно. — Дерата вдруг притянула Горена к себе. — Не грусти, Горен, такова жизнь. Простые люди часто не терпят таких, как мы. Они ценят наше военное искусство, но не хотят, чтобы мы были рядом. Дети лишь повторяют то, что говорят взрослые. Ты не должен на них сердиться. Они сами не понимают, что творят.
— А почему мы другие, мама? — пробормотал Горен, прильнув к ней. Близость матери утешала его. Но так они разговаривали очень редко.
— Горен, я же часто тебе об этом рассказывала.
— Расскажи еще раз, пожалуйста. — Ему хотелось продлить эти мгновения нежности.
— Хорошо. Пойдем.
Мать привела Горена в загон Златострелого, они сели на свежую солому. Конь заинтересовался, ведь этот визит был неожиданным, он оторвался от еды, поднял голову и приблизил бледные ноздри к волосам Горена. А потом тихо и ласково заржал, возвращаясь к еде.
— Когда я приехала в Лирайн, была середина зимы, совсем как пару дней назад, пока снег не начал таять, — начала Дерата свой рассказ. — Стоял жуткий холод, я промокла до нитки, мы со Златострелым уже несколько суток ничего не ели. Стражники у ворот не хотели меня пускать. Я бы с удовольствием вызвала их на бой, но была слишком слаба от голода и лихорадки, к тому же ты был у меня в животе, я боялась, что могу тебе повредить.
