Денис Луженский - Воин вереска
— У Кривой Балки месяц назад «душееда» видали, — возразил Дмирту, судя по голосу, другой его братец, Стониг.
— Кто видал?
— Золко и Кез Блешек.
— Золко? Золко Губа? Ха! Вот уж кто сбрешет — как сплюнет!
— А Кез? — поддержал родича Хэм. — Насчёт Золко согласен, то ещё брехло, но Кез Блешек — мужик с разумением, он врать не станет.
— Это он когда трезвый — с разумением, — ехидно отозвался Дмирт, — а коли в тот день с Золко был вместе, то, верно, «душееда» того углядели оба на дне бутыли «кукурузной». Кто ещё его видал?
— Больше никто, — нехотя признал Стониг.
— Вот то-то же, что больше никто. И лет двадцать уж никто о них в здешних местах даже не слыхивал. А вам только два пальца покажи, вы тут же бесов поминать начинаете, прости Небо. И-и-иэх!..
Было слышно, как Дмирт сплюнул с досадой. Несколько секунд у костра снова царила тишина, нарушаемая лишь треском пламени. Потом подал голос Осинко:
— Дядь Дмирт, а кто такой «душеед»?
— Выродок, — отрезал желчный старик, — из таких, с кем встречаться не след. И этим всё сказано.
И снова разговор утих. Рэлек уж решил было, что окончательно, но Дмирт, видать, таки смягчился немного, потому как всё же принялся рассказывать:
— Их ещё иногда «справедливцами» кличут. Дескать, только неправедным они опасны. Но по мне, так лучше любому от них подале держаться, выродки — они и есть выродки. И откуда им разобраться, кто перед ними: праведник или грешник? Позавтракает такой вот «справедливец» твоей печенью, а на закуску душу выпьет досуха. Всю сожрёт и не подавится.
— Э-э-э… — ошарашено протянул Осинко. — Это ж как же «душу»?
— А вот так вот.
— Но она же… бессмертная!
Осинко не произнёс, он буквально выдохнул из себя своё простодушное, искреннее и по-детски наивное убеждение. Кажется, Дмирт даже опешил слегка, потому как смеяться над пареньком не стал, лишь отрезал сурово:
— Даже у бессмертия предел имеется. И «душеед» — он из тех, кто предел тот ведает. Наше счастье, что мало их даже там, за Межой, а уж здесь и подавно они гости редкие. Да и сторонятся «душееды» людей, хоть и тянет их к нам. Потому что они не сильнее обычного человека. Крепкий телом и духом тварь эту скрутит враз. Вот и охотятся они всё больше на больных, убогих да на баб с детишками. А пуще всего — на раненых, умирающих воинов. У тех души сильные, а сопротивляться не могут уже — самое для выродков сладкое лакомство. Поговаривают, частенько «душееды» на поля после битв приходят. Полакомиться, сталбыть. Потому-то к полю боя всегда чёрные пастыри съезжаются.
— Воно ка-ак… а я-то думал…
«Какая чушь! — Рэлек мысленно фыркнул. — «Чёрных» чужие битвы больше интересуют падальщиками, которых среди выродков немало. Вроде той же «трупной саранчи» или «голого медведя». Может, конечно, и «душеедов» прибирают заодно, но не ради же них одних…»
— А на кого он похож, дядь Дмирт?
— Похож на кого? — приказчик хмыкнул. — Да вот на тебя похож. Али на меня. Словом, по виду «душеед» — человек обычный, только бегает без одёжи и на карачках, ровно зверюга дикая. А выдают его глаза. Они белёсые, как у рыбы, и ночью светятся. Кто духом слаб, того он взглядом сковывает, будто гадюка — мышь. И после уж делает с тобой, что хочет, сопротивляться не сможешь… О-ох…
Дмирт потянулся и зевнул.
— Что-то засиделись мы нынче. За полночь уже перевалило. Всем спать, потому как утром поднимаемся, едва светает. А каждому ещё подежурить придется.
— Эх, принять бы на сон грядущий, — вздохнул Хэм, — хоть по пять капель.
— В городе примешь, — недовольно отрезал купец, — а здесь не время… да и нечего.
— Как же, нечего! — хохотнул дмиртов братец. — Вон, на возу зелья — хоть залейся!
— Уж я бы тебе отлил! — Дмирт аж крякнул с досады. — Чтоб глотку свою болтливую сжег враз да впредь стал, как рыба, немым!
— Дык, ежели с умом… Ежели водичкой напополам разбавить…
— Ага… И тухлым яичком занюхать. Не желаешь?
Хэм осёкся, почувствовав недобрые нотки в голосе брата.
— Дмирт, я ж пошутил. Ну, что ты…
— Язык прикуси, Хэмушка. А то, неровен час, укоротят… Вот же бес, Жерек! Я ж тебя хотел с Видкой в первую пару поставить! А ты так и просидел у костра, охламон!
— Да я отстою, — послышался виноватый голос невидимого Рэлеку парня, — мне ж не спится всё равно…
— Не спится ему! Отстоит он! Да как мы уснём, тут же и свалишься мешком!
— Эй, — бросил Рэлек недовольно, и Дмирт сразу примолк, оборачиваясь к медленно поднимающемуся с плаща чужаку. Другие тоже притихли, Рэлек вновь почувствовал на себе взгляды всех обозников разом.
— Не шуми. Я первым встану.
— До-обре, — протянул Дмирт, щурясь с подозрением, видно пытался понять — его громкий голос разбудил чужака, или тот не спал вовсе. Остальные, не иначе, думали о том же, от общей настороженности кожу на лице мелко покалывало, будто крошечными иголками. Мысленно Рэлек усмехнулся: «Впредь будете думать, прежде чем языками чесать».
Как бы то ни было, его предложение оказалось принято. Пока обозники укладывались, Дмирт поднял сына. Тот спросонья часто моргал и ёжился от ночной прохлады.
— Сколько времени-то, батя?
Дмирт машинально сунул руку за пазуху… и тут же замер — видать, сообразил, что Рэлек смотрит. Но было уже поздно раздумывать, и купец, досадливо скривившись, вытащил наружу нечто небольшое, тускло блеснувшее в свете костра. Ну и ну! Часы! Самые настоящие, наручные, старой ещё работы. Неброские с виду, без излишнего украшательства на матово-стальном массивном корпусе, зато потрясающе точные и надёжные. За толстым стеклом две прямые стрелки исправно отсчитывают время. У Видки при виде реликвии сверкнули глаза. Но Дмирт был явно недоволен тем, что пришлось представить сокровище чужому взору. Поколебавшись, он вдруг протянул часы… Рэлеку.
— Держи.
— Бать… — не сдержал разочарования паренёк.
— Цыц! — отрезал старик сурово. — Что скажешь, «мотылёк»? Обращаться умеешь?
Рэлек взглянул на циферблат, слабо светящийся в темноте.
— Без семи двенадцать.
— Умеешь, — удовлетворённо кивнул Дмирт. — Сталбыть, до двух ваш караул, после будите Жерека и Хэма. Часы… Хэму отдашь.
Рэлек кивнул и проводил ушедшего к телегам купца задумчивым взглядом. Надо признать, непростой человек этот бородач. Ох, непростой…
За спиной обиженно фыркнул Видка. Обернувшись, Рэлек встретил полный открытой неприязни взгляд парня, оскорблённого в лучших чувствах.
— Не злись, — посоветовал он ему, — твой отец — мудрый человек.
— Мудр-рый, — Видка аж зубами скрипнул. — Ты ему кто, что он меня, ровно щенка несмышлёного… Сват?! Брат?!
