Джулия Смит - Мудрец острова Саре
В залитой солнцем палате было тепло, однако Мозель натянул на плечи накидку, почувствовав неожиданный холодок. Казалось полностью неправильным, что священник защищает божественные идеи с мечом в руке… словно рассчитывает количество задействованных солдат, расставляет их на поле боя, выбирает подходящее время для атаки. Но это и есть война, понял Мозель, война против лорнгельдов, какую не вели уже двести лет.
— Вы имеете в виду создание инквизиции?
Он и не заметил, что произнес это вслух, пока не заметил оскал Люкина. Щеки Мозеля накалились, как угли. Старый герцог редко высказывался и никогда не выдвигал стоящих идей, поэтому епископ был вдвойне разгневан.
— Я имею в виду систему справедливости, господин Джессингер, — ответил он, ставя ударение на каждом слове, слегка покровительственным тоном.
— Но вы сами говорите, что движение Атайи начинает угасать, зачем же тратить силы на формирование Трибунала? Без предводителя союзники забросят дело и исчезнут сами по себе.
Люкин взмахнул руками в возмущении:
— Фанатики непредсказуемы, мой господин. Они редко так просто сдаются. Если мы ударим сейчас и подавим восстание в зародыше, то избавим себя от худшего положения дел.
— Но такое насилие… натравливание соседа на соседа…
Епископ резко поменял тактику:
— Не хотите ли вы сказать, что вы потворствуете еретикам? Может, вы даже считаете нужным дать им право выражать свои бунтарские мысли?
Мозель съежился под всепоглощающим взглядом Люкина.
— Я… я такого не говорил…
На лбу Джессингера образовались капли пота, он суматошно искал достойный ответ, надеясь, что кто-нибудь из советников поддержит его мнение. Однако гнетущая тишина становилась унизительной, и Мозель вспомнил, что за все свое пребывание при дворе имел только одного союзника, готового стоять за ним в спорных ситуациях. Но, к сожалению, королева Сесил уехала прошлой осенью в южное графство Халсей ожидать рождения второго ребенка, и речь о ее возращении до сих пор не заходила.
Никогда ранее Мозель не переживал отсутствия друга так остро.
— Мне кажется, Джессингер имел в виду, — произнес Дарэк, нехотя спасая своего советника от ярости Люкина — что Курия предлагает довольно жесткие меры.
— Да ваше величество. Но как вы некогда сами сказали, Атайя и ее люди понимают только суровый подход.
Дарэк кивнул, признавая его правоту. Епископ бросил на Мозеля самодовольный взгляд и вернулся на свое место. Речь была закончена.
Король взял толстый документ и пробежал его глазами, непроизвольно оттягивая редкие пучки коричневой бородки, подернутые преждевременной сединой.
— Трибунал… — начал он, взглянув на Люкина. — Предложение радикальное, но нельзя сказать, что оно лишено преимуществ. Буду откровенен с вами, господин епископ. Я возглавляю государство меньше года. Мой отец царствовал двадцать лет, и сердца жителей Кайта до сих пор верны ему. Я только взошел на трон, и сделать такой шаг в самом начале правления…
Слова затихли, Дарэк погрузился в размышления на пару минут.
— Мы должным образом рассмотрим предложение Курии, — наконец продолжил он. — Я не буду спешить с решением вопроса такой важности и не приму совета от собравшихся здесь людей, пока они не обдумают его как следует. Вынесение окончательного вердикта потребует времени.
Люкин опустил голову в молчаливом согласии.
— Как пожелаете, но я должен напомнить, что чем раньше мы вырежем эту червоточину, тем быстрей Кайт излечится от ран. И избавившись от нее, мы устраним возможность распространения заразы.
Позабавленный упорством Люкина король уважительно улыбнулся:
— Точно подмечено, господин епископ.
Потянув занемевшие ноги, Дарэк с документом под мышкой поднялся с трона.
— Мои господа, дело слишком серьезное, и сегодня нам не справиться. Вечером я перечитаю предложение и дам его каждому из вас, после чего мы соберемся снова и обсудим, как поступить.
Отложив собрание, Дарэк вышел из палаты. За ним последовал епископ. Советники не спешили расходиться, они обменивались мнениями, наливая по бокалам вино.
— Дерзкое предложение этот Трибунал, — отметил седеющий граф слева от Мозеля.
— Действительно, — ответил Джессингер. — Интересно, одобрит ли его король.
— А почему нет? — воскликнул собеседник, подняв от удивления брови. — Вы же не поощряете колдунов, которые творят, что им в голову взбредет? Они так весь Кайт отдадут в руки дьяволу. Нет-нет. Король Фалтил по праву преследовал их двести лет назад. Стереть еретиков с лица земли, пока они не стерли нас.
— Не уверен, что их цель именно такова…
— Боже, вы же их не защищаете?
Мозель съежился от обвинения, которое недавно предъявил ему и епископ Люкин.
— Нет, я…
— Надеюсь, что нет, или вы будете первым, кого Трибунал предаст костру.
Хотя граф не хотел задеть Мозеля, у Джессингера душа ушла в пятки при мысли о подобной смерти.
— Я всего лишь передаю то, что услышал во время поездки в Рэйку, — смущенно объяснил он, чувствуя, что снова вспотел. — Там считают, что лорнгельдам не нужен Кайт. Они просто хотят вернуть тот образ жизни, который вели до короля Фалтила, до Времен Безумия, когда их учили пользоваться магией, пока они не потеряли рассудок. Возможно, жители Рэйки ошибаются, — поспешил добавить Мозель, увидев гнев в глазах собеседника, — но, вероятно, лорнгельды не так сильно жаждут власти, как нам кажется.
Седой граф вскочил на ноги, стул отскочил, проскрипев по выстланному плитняком полу. На шум лениво обернулись несколько советников, друг Мозеля заметил, что на него смотрят, снизил голос и продолжил пылким шепотом:
— Мозель Джессингер, ты и в самом деле дурак. Ты ни на одном собрании не высказываешь своего мнения, а теперь защищаешь точку зрения, которая наверняка доставит тебе массу неприятностей.
— Я не на их стороне…
— Ты, кстати, привел почти те же доводы, что Атайя на суде. Ради твоего же блага я никому об этом не скажу, тем более его величеству.
Он встал, полный отвращения, и ушел, не оглядываясь.
Мозель выпил чашу вина, которую сам себе и налил, и украдкой вышел из залы с полным осознанием того, что высказанное мнение — не только игра в адвоката дьявола, но угроза его, Мозеля, положению, опасность, к которой он не привык. Однако мысль о создании инквизиции — Трибунала, как назвал его епископ, — потрясла Джессингера до глубины души. Такое решение послужит гибелью для Кайта, а не спасением, как считает Курия.
Одержимый желанием выбраться из стен замка Мозель вышел в небольшой двор, примыкающий к зале Совета, и сел на гравированную каменную скамью рядом с кустами роз. Печально вздохнув, достал из поношенного платья кулон на тонкой цепочке — медальон размером с монету всегда находился под одеждой и был его единственной изысканной вещью. Мозель приставил палец к застежке, чтобы отскочила серебряная крышечка, но тут закрыл глаза и засунул кулон обратно.
