Ярослава Кузнецова - Тьма моего сердца
Вышел из бани после помывки не Анн, а альфар какой-то. Волосы серебряные по плечам, лицо молодое, точеное, брови как нарисованные. Красота несусветная, одно слово. Так и так, сказал, шрам уплыл, придется мне со своим лицом походить. От недругов, говорит, я скрываюсь.
Да Бог с тобой, сказал я, тут недругов нет, тут все друзья твои, Анн, и я — первый из них. Разве знали мы что красавец сереброволосый — Лавенг-изменник? Ежели кто его узнал — ни слова не сказал. Ни мне, ни другим. И Радель помалкивал, хотя он-то наверняка должен был Энери-Звезду припомнить.
Да что там! Здесь, в лесах Элейра, в болотах Этарна, каждый от веку, от корня своего есть злодейский укрыватель и гнусный законов нарушитель. Нам тут или друг за друга держаться, стеной стоять, или не выжить.
Так-то, Энери.
Мы и стояли — против кадакарских ледяных горцев, против болотной чуди — они вроде бы люди как люди, только холодные, словно мертвяки, и вместо ступней у них — гусиные лапы, против даже ингов белобрысых, которые вообще-то по морю плавают, как до нас добрались — одному Богу ведомо, против разбойников, самых обыкновенных, но почему-то никак не переводящихся… Стеной стояли, плечом к плечу, иначе затоптали бы нас.
А Короля-Ворона к нам сосед привез, Тамант Стесс. С турнира они ехали, из Ракиты. Как раз по нашим новым дорогам, напрямую, а не зигзюгами как прежде. Так и случилось, что сперва им на пути Снегири мои попались, до Раделя-то еще лиг тридцать на северо-восток.
Анн и Король-Ворон в дверях столкнулись. Прямо на пороге в большую залу. В зале и сошлись друг против друга. Вечером, при свете факелов.
А через три дня, когда выяснилось, что Господь милосердный сохранил изменнику жизнь, Ворон меня в Химеру увез. И мальчишку отдал. Энери Эрао, дикаря тринадцати лет, с волосами как серебро.
* * *— Я привез тебе сына, Энери. Он сейчас у Раделя.
Принц Анарен Лавенг, лорд Перекрестка и государственный преступник, откинулся на подушку. Посмотрел на меня недоверчиво:
— Сына? — переспросил он, — Какого сына? Ты хочешь сказать, дочь? Сарсу?
— Сына, Энери. Сына. Твоего и твоей сестры.
Взгляд Энери остановился — и обратился внутрь себя.
Я не стал разглядывать его перевернутое лицо и отошел к окну. На подоконнике, за тяжелой портьерой, прятался кувшин с лохматым осенним букетом — сентябрики и золотая розга. Толкнул раму, отворил окно пошире. Неровные стеклышки переплета бросили на рукав золотистую рябь. Люди внизу уже разошлись, только где-то за кузней надсадно лаяла собака.
— Где… он? — хриплый шепот из угла.
— У Раделя, — повторил я, глядя в окно. — По дороге мальчик схватил лихорадку. Я не рискнул везти его сюда, оставил у Раделя. Лекарь говорит, ему недели три валяться, а то и больше.
— Я не знал, — пробормотал Анарен потрясенно, — Я не знал, что у Летты был сын.
— Король-Ворон держал его в одном из пограничных фортов как своего бастарда.
— Почему он отдал его мне?
Я пожал плечами. Почему? Ответов слишком много, но все они не те. Я устал от двухнедельной дороги с Севера. Злость прошла, я хотел есть и спать. Спать даже больше, чем есть.
— Почему, Дик? Что Ворон сказал, когда отпускал вас?
— Сказал, отвези парня отцу. Тебе, то есть. Раз уж ты жив остался.
— Но… почему он это сделал? Почему он отдал его мне?
— Не знаю, Анн.
— Энери.
— Энери. Не знаю. Отдал и все. Скажи ему спасибо.
— Скажу, когда встречу.
— Не думаю, что он будет мечтать об этой встрече.
Тень донжона перечеркивала двор наискосок. На треть двор был синий, на две трети — желтый. За конюшней, на старой навозной куче, перепревшей, с торчащей бахромой соломы, стоял петух. Гордо и одиноко. Он сверкал как драгоценность — золотом и сумрачным рыжим багрянцем.
От сияния заломило глаза, я повернулся спиной к окну. Анарен Лавенг смотрел на меня через комнату. Пепельные волосы разметались по подушке, глаза, обведенные синевой, казались темными. Господи, как же он отощал! Одеяло сползло, приоткрыв чистые полотняные повязки на груди и плече. Когда я уезжал, повязки все время мокли, женщины плакали и не могли унять кровь, а Энери горел от жара.
— Когда я смогу его увидеть, Дик?
— Недели через две, не раньше. Терпи. Ты столько лет вообще не знал о его существовании.
Энери отбросил одеяло и завозился, пытаясь сесть.
— А ну, лежи! — гаркнул я.
— Лежу, лежу, — он опрокинулся обратно, тяжело переводя дыхание, — Провалиться мне, никуда не гожусь. Лучше бы ты продолжал молчать.
— Молчал не я. Молчал Король-Ворон.
Проклятье! Два года ты жил под моей крышей, Анн, и я ведать не ведал, кто ты есть такой. Как бы мне было узнать в потертом, сером от пыли и пепла наемнике Энери-Звезду — любимца женщин, идола молодежи, завсегдатая турниров, блестящего поэта и рыцаря, лорда Перекрестка и наследника трона? Преступника и мятежника, пропавшего без вести в бою под Маргерией? Когда это все произошло, мне едва исполнилось десять лет.
Но с меня и взятки гладки, сказал Король-Ворон. С Раделя тоже. Что стар, что млад, сказал Король-Ворон, один не признал изменника по молодой беспечности, второй — по старческой немощи.
А вот сам Ворон Энери узнал. И чуть не рассек его пополам в поединке. А потом потащил меня к себе в Химеру, вручил сереброволосого мальчишку и велел отвезти отцу.
Анарену. Энери-Звезде, наставившему ему рога.
Примет ли Верховный король в Катандеране мятежного сына? Да еще с внуком-бастардом? Вряд ли. Вряд ли… Пять лет войны, когда вся страна перегрызлась насмерть, мало помогают укреплению родственных чувств.
Ну, это не мне решать. Пусть решают высшие лорды, совет, короли — а мы с Раделем люди маленькие. Мы как сидели в лесах, так в лесах и останемся. Мы вон даже великих мира сего в глаза не признаем. Одичали совсем.
— Дикени.
Он похлопал здоровой рукой по постели, я подошел и сел.
— Ты теперь тоже… изменник, — он все еще тяжело дышал. — И Радель твой.
— Радель ничего не знает.
— Но у него же…
— Бастард Короля-Ворона.
— Ясно. А сам Ворон?
— А кому придет в голову обвинять в измене короля Найфрагира?
— Так или иначе.
— Анн, не надо о нем беспокоиться.
— Энери, — мягко поправил Лавенг, — Меня зовут Энери. Мне осточертело это прозвище.
— Извини. Я хочу сказать, Ворон не беспомощен.
— Он — да. А ты — нет. Ты укрыватель.
Я встал.
— Ну, вот тебе еще один изменник за компанию. Чтобы не скучно было. Выздоравливай. Я пошел спать.
Анарен Лавенг вздохнул и прикрыл ладонью глаза. Я еще посмотрел на него — на руку его, когда-то аристократично-тонкую, а теперь превратившуюся в прозрачную костлявую лапку, обмотанную узлами вен, на перстенек из белой платины, который он раньше носил на мизинце, а теперь переместил на указательный, на едва зажившую ссадину под скулой — и когда успел оцарапаться? — на длинную как у подростка шею, на перечеркнутые бинтами ключицы. На веер сияющих волос, широко рассыпанных по подушке и ничуть не потускневших от болезни.
