Мэрион Брэдли - Лесная обитель
– Пойду посмотрю, есть ли на кухне лошадь с колесницей, – весело сказала она. Неожиданно за спиной у Эйлан образовался яркий просвет, и Гай увидел в дверном проеме женщину. Он был изумлен: в комнату лился солнечный свет.
– Не может быть. Сейчас что, уже другой день? – не задумываясь выпалил римлянин. Женщина рассмеялась, повернувшись боком, откинула полог из лошадиной шнуры и зацепила его за крюк, одновременно потушив оплывший фитиль светильника.
– Эйлан не позволила тревожить тебя, даже накормить не разрешила, – сказала она. – Она считает, что сон для тебя полезнее, чем пища. Пожалуй, она права. Но сейчас ты, должно быть, очень хочешь есть. Сожалею, что не могла лично оказать тебе радушную встречу в своем доме. Я навещала одну больную женщину в нашем селении. Надеюсь, Эйлан хорошо ухаживает за тобой.
– О да, превосходно, – ответил Гай и на мгновение зажмурился. Эта женщина чем-то до боли напоминала ему мать.
Женщина смотрела на Гая. Она была очень красива и так похожа на Эйлан, что было ясно: это мать девушки.
– Матушка… – произнесла Эйлан и, оробев, замолчала. У женщины, как и у дочери, были светлые волосы и темно-серые глаза с ореховым оттенком. Нарядная шерстяная кофта была испачкана в муке, – очевидно, она работала вместе со своими служанками. Из-под кофты виднелась вышитая белая сорочка из тонкого льняного полотна, и Гай признался себе, что более искусной работы ему еще не приходилось видеть в Британии. Верхние концы накидки были скреплены витой золотой застежкой тонной работы, на ногах – добротные башмаки из крашеной ножи.
– Надеюсь, тебе уже лучше? – любезно осведомилась она.
Гай приподнялся, опираясь на здоровую руку.
– Гораздо лучше, госпожа, – ответил он. – Всю жизнь буду благодарен тебе и твоей семье.
– Ты живешь в Деве?
– Я гостил неподалеку от Девы, – сказал Гай. Зная, что он приехал из римского города, она поймет, почему в его речи слышен латинский акцент.
– Раз уж ты проснулся, я скажу Синрику, чтобы он помог тебе помыться и одеться.
– Помыться было бы неплохо, – согласился Гай, повыше натягивая на себя одеяло: он только теперь заметил, что лежит совсем голый, если не считать повязок на ранах.
Женщина проследила за его взглядом и сказала:
– Он даст тебе что надеть. Возможно, одежда будет велика, но первое время придется походить так. Если хочешь, лежи здесь и отдыхай. А если чувствуешь, что можешь присоединиться к нам, мы будем очень рады.
Гай задумался. Каждый мускул в его теле отдавался ноющей болью, словно его колотили дубинками. С другой стороны, ему интересно было поближе познакомиться с обитателями дома, посмотреть, как они ведут хозяйство. И потом, они не должны думать, будто он пренебрегает их обществом. Прежде он полагал, что британцы, не желающие вступать в союз с Римом, – это в основном дикари. Но дом, где он сейчас находился, совсем не походил на жилище первобытных варваров.
– Я с удовольствием присоединюсь к вам, – сказал Гай и смущенно потер щетинистую щеку. – Только я хотел бы сначала умыться и, пожалуй, побриться.
– Бриться совсем необязательно. Во всяком случае, не затрудняй себя ради нас, – возразила женщина. – А помыться тебе поможет Синрик. Эйлан, найди брата, скажи, что нужна его помощь.
Девушка выскользнула из дома. Женщина тоже повернулась, чтобы уйти, но потом вдруг остановилась и еще раз посмотрела на Гая. Дневной свет, струившийся в комнату через квадратный проем, позволил ей лучше разглядеть юношу. Она улыбнулась, но теперь уже не той вежливой улыбкой, которой привечают гостей. Взгляд смягчился. Так когда-то смотрела на Гая мать – давно это было.
– Боже мой, – произнесла она, – да ты же еще совсем мальчик.
Гай даже обиделся – уже три года он выполняет работу, которая под силу только взрослым мужчинам. Он раздумывал, как учтивее и достойнее выпутаться из глупого положения, но тут раздался молодой насмешливый голос:
– Ну-ну, если уж он мальчик, кормилица, то я, в таном случае, несмышленый малыш в отцовском наряде. Ну что, непутевый, пойдем поищем еще какую-нибудь медвежью яму?
В дом вошел Синрик. Гай в очередной раз с удивлением отметил, какой он большой. Однако в остальном Синрик был совсем еще юноша, хотя из него можно было бы скроить двух таких, как Гай. Синрик расхохотался.
– Пожалуй, – продолжал он, – теперь ты меньше похож на горемыку, которого лучше отправить на тот свет, как поступают с идиотами и пропойцами. Дай-ка я осмотрю твою ногу, а там решим, можно ли тебе ходить. – У Синрика при его огромных габаритах были очень мягкие ладони. Он осторожно обследовал раненую ногу Гая и опять засмеялся. – Вот бы всем нам такие ноги! У тебя тут просто большая шишка. Что случилось, стукнулся о кол? Наверное, так. Другой, менее везучий, от такого удара получил бы перелом в трех местах и всю жизнь хромал бы, но тебе, думаю, это не грозит. Вот плечо – другое дело. В дорогу ты сможешь отправиться дней через семь, не раньше.
Гай с трудом сел на лавке.
– Мне надо ехать, – сказал он. – Через четыре дня я должен быть в Деве. – Через четыре дня истекал срок его отпуска по ранению…
– А я говорю, что, если ты сейчас отправишься в Деву, через четыре дня твои друзья похоронят тебя, – возразил Синрик. – Даже мне это ясно. Между прочим… – он торжественно приосанился и, словно наизусть отвечая урок, проговорил: – Бендейджид шлет сердечный поклон гостю, почтившему своим присутствием его дом, и желает ему скорейшего выздоровления. Он сожалеет, что неотложные дела не позволили ему быть дома сегодня, но будет очень рад встретиться с тобой по возвращении. – Синрик перевел дыхание и добавил: – У меня лично не хватит духу сообщить ему, что ты отказался от его гостеприимства.
– Твой отец – великодушный человек, – сказал Гай. Значит, ему придется остаться. Другого выхода нет. Имя Клотина лучше не упоминать. Как дальше будут развиваться события – это зависит от идиота-возничего. Если он вернулся и, как верный раб, доложил, что сын префекта выпал из колесницы и, возможно, погиб при падении, его тело, скорей всего, уже ищут в лесу. С другой стороны, если этот полоумный солгал или сбежал в какую-нибудь деревню, неподвластную римлянам, – а таких деревень здесь немало, хотя до Девы рукой подать, – тогда остается только гадать. Возможно, о нем и не вспомнят до тех пор, пока Мацеллий Север не начнет сам искать сына.
Синрик согнулся над сундуком, который стоял на полу возле кровати. Вытащив из него рубашку, он стал разглядывать ее. На лице его отразилось замешательство, глаза заискрились смехом.
– Тряпье, что было на тебе, сгодится разве только ворон пугать, – заговорил он. – Девочки постирают его и попробуют залатать, если получится. Им все равно нечего делать в такую погоду. В этой длинной рубашке ты будешь похож на девушку. – Он бросил рубашку назад в сундук. – Пойду попрошу что-нибудь меньшего размера.
