Алиса Дорн - голова быка
— И собираюсь поступать так и впредь. До свидания, Виктор, — я встал из-за стола. — Буду счастлив получить от вас открытку к следующему году.
Я не успел сделать и шага к выходу, как был остановлен. Одной фразой.
— Я знаю, почему вы все еще живы.
Я сел обратно.
Мои пальцы сжались на стакане с виски — так крепко, что удивительно, как он не разбился. Этого в досье не было. Эйзенхарт не мог знать.
— Полагаю, благодаря работе хирургов.
— Нет. Не только.
Не только.
Армейские госпитали были укомплектованы штатными психологами в январе девяносто восьмого. Будь я ранен месяцем раньше, скорее всего, вы бы не читали эти строки. Но мне не повезло (или все же повезло?).
Первым, кого я увидел, проведя больше недели в опиумном дурмане в тыловом госпитале, был Зельман Телли, армейский психолог (а также анестезиолог, в периоды, когда в госпитале была нехватка лекарств, и временами целитель). Один из лучших — потому что у него нельзя было не вылечиться. Его Дар убеждения связывал по рукам и ногам, заставляя его пациентов переступать через себя, и приковывал к его воле. Его Дар заставлял тех, кто хотел умереть, жить.
Видимо, Эйзенхарт увидел что-то в моем взгляде, потому что попытался оправдаться.
— Послушайте, Роберт…
— Замолчите, — приказал я.
Хвала Духам, в руках у меня был стакан — треснувший под моими пальцами, — а не что-то иное, иначе в этом трактире стало бы на одного живого человека меньше.
— Я…
— Замолчите.
Ему все же удалось вывести меня из себя. Мир будто подернулся зеленоватой дымкой; раздался треск: толстое стекло стакана все-таки не выдержало давления.
В глубине души я понимал, что Эйзенхарт прав — даже в том, что не успел сказать мне. Я понимал, какое впечатление произвожу, но не мог изменить этого. Чужой Дар мог заставить жить, но не мог дать желание продолжать эту жизнь, а без него все сводилось к тусклым серым дням и повторяющейся рутине, безвольной имитации настоящей жизни.
"Нзамби", вспомнилось мне слово Темного континента. "Живой мертвец". Порабощенный чужой волей, бездумно исполняющий приказы своего хозяина…
Неудивительно, что Эйзенхарт беспокоился за меня. И не только он — готов поспорить, леди Эйзенхарт и ее супруга так же волновало мое состояние.
"Так вот что такое семья, — мелькнула в голове мысль. — Хвала Духам, раньше я обходился без нее".
Я сделал глубокий вдох, еще один. Успокоившись, я перевел взгляд на Эйзенхарта. Тот вновь повернулся к центру зала. Игроки сменились: к Быку подсел новый желающий испытать удачи. С нашего места было невозможно разглядеть его лицо, но огненно-рыжая шевелюра полыхала в толпе.
— Что такое "флеббы"? — наконец спросил я.
Эйзенхарт моментально обернулся ко мне.
— Значит ли это, что вы меня простили?
— Не лезьте больше не в свое дело и не узнаете, — пригрозил я. — Так что же?
— Бумаги, — моментально перевел Виктор.
Ну конечно. Один из Быков говорил о бумагах. Странное слово, не похожее ни на один из диалектов империи.
— На каком это языке?
Эйзенхарт задумался.
— Это скорее арго. Редвельш. На нем говорят йенишы, Вороны, воры — все, кто не совсем в ладах с законом. Эти двое… они спрашивали вас о бумагах?
Я пересказал ему тот разговор.
— Что ж, теперь мы знаем, что бумаги не у них, — резюмировал Эйзенхарт, когда я закончил свой рассказ. — И знаем, что либо у нас, либо у вас завелся крот.
— Крот? — недоумевающе переспросил я.
— Доносчик, работающий на нанимателя Хевеля. Иначе с чего бы кому-то нападать на вас?
Эйзенхарт в задумчивости провел пальцем по краю столешницы.
— Кстати, откуда, вы, говорите, шли, доктор? — сощурил он глаза.
Второй раз за вечер я продиктовал адрес.
— Каким ветром вас туда занесло?
— Каким ветром может занести мужчину в отель с почасовой оплатой? — парировал я.
Эйзенхарт оживился.
— Неужели дама? А вы, Роберт, оказывается не совсем потеряны для этого мира, — перехватив мой взгляд, он чуть прикусил язык. — Познакомите?
— Она вдова, — сухо ответил я. — И в данный момент в трауре.
Эйзенхарт снова провел пальцем по столешнице и вздохнул.
— Ладно, шутки в сторону. Я расскажу вам, что смогу, об этом деле. Не думаю, что к вам пошлют других, но… мне будет спокойнее, если вы будете знать, во что ввязались.
Я не стал спорить о формулировке, хотя на мой взгляд мое участие в этом деле выглядело иначе.
— Яндра Хевель был наемным работником, если можно так выразиться. Тут запугать, тут вернуть должок, там обокрасть или забить до смерти… Широкий профиль, что нечасто на самом деле встречается среди преступников. За пару громких дел его объявили в розыск в Среме, а когда не нашли, лишили гражданства. С тех пор Яндра заметно вырос в бизнесе. Кочевой образ жизни пошел ему на пользу, слухи о нем разлетелись по всему материку, дела его становились все громче… Несколько лет назад он осел в империи, перемещаясь с одного острова на другой. Начал, как все, в столице, потом прошелся по вашей малой родине и в итоге оказался в славном герцогстве Лемман-Кливе, где под фальшивыми документами устроился шофером к одному высокопоставленному лицу в министерстве энергии. Уж не знаю, где он взял необходимые рекомендации, его должны были проверять… все документы, касавшиеся его, исчезли в ту же ночь, когда пропало содержимое сейфа его официального работодателя.
— Бумаги, о которых меня спрашивали… — пробормотал я. Эйзенхарт кивнул.
— Хевель был достаточно умен для Быка и хорошо спланировал ограбление. Каким-то образом он узнал, когда у сэра — назовем его А. - на одну ночь останутся дома важные документы. Никаких свидетелей — он заблаговременно усыпил всех домочадцев сэра А. Никакого шума сигнализации, хотя домашний сейф был подключен к новейшей электрической системе защиты. Все просто легли спать, а, проснувшись утром, обнаружили исчезновение документов — и шофера.
— Что было в тех документах? — спросил я.
— Этого я вам сказать не могу.
Это и не было нужно. Министерство энергии… В Лемман-Кливе у него было только одно дело, достаточно громкое, чтобы его можно было назвать политическим.
— Государственный нефтепровод?
Взгляд, которым смерил меня Эйзенхарт, подсказал мне, что я на правильном пути.
До сих пор транспортировка нефти и нефтепродуктов в империи осуществлялась преимущественно по морю, что создавало определенные неудобства. Поэтому, по слухам, правительство работало над созданием государственного нефтепровода, чудовища, которое окутало бы своей сетью всю империю, которое не зависело бы от сезона (тот же Лемман-Клив, обладавший крупнейшим месторождением нефти за пределами колоний, был трудно достижим для танкеров в зимнее время года) и погоды на море и было бы способно ускорить поставки нефтепродуктов для армейской техники в несколько раз. Грандиозный проект на грани возможностей современной науки дал бы империи неоспоримое преимущество в колониальной войне.
