Андрей Кокоулин - Демон Аль-Джибели
— Вот, господин Бахма…
— Подслушивала? — Бахмати грубо дернул ее в сторону, к лавке.
Покатились набранные в подол пагуфа персики.
— А хотя бы!
Глаза Абаль смеялись, но в глубине их мелко подрагивало беспокойство.
— Давно на Договоре?
— О чем вы, господин Бахма?
Бахмати толкнул наложницу на лавку.
— В глаза смотри!
Абаль отвернулась.
— Не надо.
— Ну-ка!
Бахмати схватил ее за длинный рукав платья, оголил кожу в вырезе — так и есть, ближе к локтю кожу девушки обжимал браслет с шариками. Золото и медь.
Абаль сникла.
— Не надо, — повторила она.
Бахмати сел рядом.
— Дурочка.
Он приобнял ее, думая, что да, бывает и так. Хоть и поставил Союн границы для ойгонов, а всегда есть лазейки. Одна из них — заключить Договор с человеком на попеременное владение его телом. Запах ойгона от того и слабенький, но есть. Просто Бахмати не сразу разобрался, не сразу понял.
Ладошка Абали легла на грудь.
— Хочешь меня?
Бахмати дал ладошке сползти к животу и там накрыл ее.
— Что он пообещал тебе?
Абаль убрала руку.
— Ничего. Он спас меня.
— Мы никого просто так не спасаем, запомни, девочка. Он хотел твое тело и он получил его.
Наложница отстранилась.
— И пусть. Вы не знаете, почему… почему я…
Она всхлипнула, одинокая девушка в платье с длиными рукавами. Где ее семья? Жив ли кто-нибудь? Нередко, впрочем, девочек торговцам продают сами родители. Возможно, у нее был дрянной выбор: или помереть с голоду, или продаться невольницей купцу из Шушун-Карнаша.
Бахмати вдруг захотелось погладить Абаль по черным волосам, по вздрагивающим под полупрозрачной тканью плечикам, пожалеть, передать часть своей силы. И не важно, что того же хотел живущий в ней ойгон.
Все мы люди.
— На сколько он с тобой договорился? — спросил Бахмати.
— Чего? — размазала слезы по щекам девушка.
— На какой срок Договор?
— Двадцать пять лет. Я уже три года отработала.
Весело, подумал Бахмати.
Сколько я был в пустоши? Месяц? Два? Рыдал над своей половинкой души и казался себе самым несчастным демоном на свете. Я проиграл, меня выгнали! О-у-ууу!
И вот Абаль. Уже три года непонятно кто и что, живет чужими желаниями, отдала тело в пользование. Что творится у нее на душе, а, Бахма? Что твои два месяца против ее трех лет?
Самое удивительное в людях, что ни мне, ни кому другому, наверное, никогда не понять, что есть сила их и что слабость. Согласиться на условия ойгона — слабость? Слабость. Выдержать три года — сила? Сила. Небывалая сила. И так во всем. Все переворачивается, перетекает, изменяется на твоих глазах.
Ох, Союн, как же ты слепил таких удивительных существ? Неужели с себя? Тогда ты воистину велик!
— Я могу выкупить тебя, — сказал Бахмати, касаясь золота за пазухой.
— Что вы! — не на шутку испугалась Абаль. — Как я тогда? Меня же господин сайиб сразу выгонит! Я уже привыкла. Нет-нет, господин Бахма, — она схватила его за пальцы, — вы даже не думайте, мне сейчас хорошо.
Бахмати покивал.
Конечно, это тоже в человеческой натуре. Приспособиться даже к самым ужасным условиям и находить в них короткие радости. Мало того, бояться хоть что-то изменить.
Жалко мне тебя, Абаль.
Бахмати заглянул девушке в глаза.
— Вызови его.
— Господин Бахма, — умоляюще истончился голосок Абаль.
— Вызови. Я не буду говорить о покупке.
— Вы обещаете?
Бахмати вздохнул.
— Да. И это бесплатное обещание.
Абаль быстро клюнула губами ойгона в щеку.
— Дай вам Союн долгих лет…
Ах, губы ее! Что там спрашивал сайиб? Умею ли я любить женщин?
Звякнули медные шарики, прикрепленные к браслету железными колечками. Неслышно пересыпался внутри пустынный песок. И двойник Абали, синеватый, просвечивающий, соткался на лавке по другую руку.
— Заметил-таки, — произнес он мужским голосом, и было не понятно, чего в нем больше — удовлетворения или досады.
— Это моя земля, — сказал ему Бахмати.
— А я знаю, — двойник обмахнулся подолом призрачного платья. — Но я вроде ничего не нарушил. Договор у меня свой.
Он кивнул на Абаль, застывшую неподвижной куклой.
— Ты же джаванг, ойгон страсти, — недобро улыбнулся Бахмати, — а значит, пьешь всех, кто даже с интересом на девчонку посмотрит.
— Так красивая же девочка, — сказал джаванг.
— Пью здесь я, — твердо произнес Бахмати. — И право здесь мое.
Джаванг подумал.
Лицо его утеряло женские черты, обозначился хищный мужской профиль с орлиным носом и широкими крыльями морщин.
— Да я не спорю, — сказал он. — Я и пил-то по чуть-чуть, незаметно.
— Имя? — спросил Бахмати.
— Муштаф, — быстро ответил джаванг, заметив, как закрутились у его ног злые пыльные смерчики. — У меня Договор.
— А это особый городок.
— Да я уж понял, — джаванг выругался на пустынном наречии. — Не Порта, не Астраба, даже не вонючий Илем-Тар. Дыра. Я намекал было Ирхончику своему…
— Заткнись, — сказал Бахмати.
— Молчу.
— Будет так, — Бахмати притопнул сандалией по плитке. — Кого любишь, того и пьешь. Только не загоняешь сайиба до смерти. Ты понял?
— А Юсефа?
— Кого?
— Юсефа, слугу.
— Ты и с ним?
— О, как будто с ним нельзя! Зачем ограничиваться одним сайибом? Кстати, он не так хорош в искусстве любви, как в обжорстве.
— Хорошо, — сказал Бахмати, — пусть будет и Юсеф.
— А Мейхум?
— Что? — округлил глаза Бахмати.
Джаванг рассмеялся.
— О, нет, она стара. И у нее, кажется, никогда не было мужчины. Я шучу, шучу. О такую колючку сам поранишься прежде, чем…
Бахмати едва не зарычал.
— Я ограничиваю тебя домом сайиба, понял, Муштаф? На улице Абаль должна быть Абалью.
— Мне не привыкать.
Джаванг улыбнулся и стал таять.
— Погоди, — сказал Бахмати. — Ты знаешь о Кабирре?
— Нет, — последовал ответ. — Я из других мест. Ах, склоны Восточных гор, девушки как горные козочки, дикие, жаркие…
Сизый дымок обвил Бахмати, проплыл над плечами и весь без остатка втянулся в руку наложницы. Звякнули шарики.
— Хочешь меня?
Пальчик Абаль щекотнул подбородок Бахмати.
— Мне казалось, мы договорились, — сказал он.
— Ах, ну да, пока, — Абаль моргнула, из глаз ее пропал синеватый блеск, а из голоса — грубые, мужские нотки. — Господин Бахма!
— Да, — поддержал ее Бахмати.
Девушка наморщила лоб, словно с трудом припоминая последние мгновения.
— Вы поговорили с ним?
