Наталия Ипатова - Король забавляется
Кеннет задумчиво шевельнул бровью, и Аранта откинулась на заднюю стенку, давая отдых напряженной спине и топя во тьме дрожащее от отчаяния лицо. Она не думала, что это будет черный день.
3. УЧЕНЫЙ КЛИРИК С ДЛИННОЙ ЧЕЛЮСТЬЮ
Готовясь и страшась отдать приемной матери все, что составляло смысл и счастье ее теперешней послевоенной жизни, Аранта, чтобы набраться смелости, несколько недель блуждала в нерешительности, сужая круги вокруг своей вожделенной новой цели, и в один прекрасный день наконец отважилась налечь всем телом на тяжелую двустворчатую дверь. Та подалась, и Красная Ведьма оказалась на пороге просторной пятиугольной комнаты, заполненной книгами по стенам.
Сначала она показалась ей пустой, в смысле — безлюдной, и, оглядываясь, Аранта сделала несколько шагов в сторону единственного окна: большого, уходящего в высоту почти под самые закопченные потолочные балки. Стеклянные шарики, переплетенные в свинец и покрытые конденсатом вдыхаемой влаги, пропускали совсем немного дневного света, и сквозь них было практически невозможно разглядеть, что творилось во дворе. Для этого пришлось бы отворить целиком всю тяжелую оконную раму. К тому же из-за того, что в камине горел веселый высокий огонь, дневной свет казался еще более рассеянным и слабым. И только обернувшись к пламени под действием извечной тяги человека к теплу и свету, Аранта обнаружила, что она в комнате не одна.
Оторвавшись от чернильницы и палимпсеста, за ее передвижениями по комнате следил человек. Практически не по своей воле она уперлась взглядом в его глаза, не выпускавшие ее из виду во время всех ее бесцельных перемещений по комнате. При свете камина казалось, будто зрачки расширены на всю радужку, а полоска белка и вовсе почти неразличима. Густые низкие брови подчеркивали загадочную выразительность взгляда, и почему-то вспомнилось, что такие брови молва приписывает интриганам. Крупный, хорошей формы нос давал тень, в которой скрывалась вся правая половина лица, а такой большой рот Аранта и тонкие губы видела только у людей, значительно превосходящих окружающих своим умом, и, что характерно, прекрасно это сознающих. На такое лицо хотелось смотреть… долго. Справа от него была кромешная темь, слева — огонь, и, пользуясь этим контрастом, он очень умело прятался. Хотя вряд ли это было его целью.
Встретившись с ней глазами, он неторопливо поднялся, обрисовавшись на фоне каминного пламени высоким угловатым силуэтом, напомнившим ей бесшумную грацию нетопыря. Проклятие. В ее жизни и без него достаточно незаурядных мужчин. И ни одна должность в этом смысле не вакантна.
— Миледи ищет кого-то? Или, может быть, книгу?
Он был, во-первых, не старше Рэндалла. Во-вторых, плечи его облекала ниспадавшая до пола бордовая ряса. Его, следовательно, не стоило рассматривать в качестве мужчины. Что никоим образом не успокаивало. На ее памяти только Рэндалл умел, входя в комнату, сразу становиться во всем свете. Но даже он не делал это молча.
— Мэтр… — Она сделала, паузу, ожидая подсказки. О гипнотизировал ее, как змея.
— Уриен. — Он слегка поклонился, почти как придворный, но без малейшего подобострастия. — В каждой библиотеке должен быть свой мэтр, не так ли?
В тот момент, когда он назвался, она поняла, что его не могли звать никак иначе. Имя было из категории Высших. Разве что не на "Р". Когда пламя дрогнуло, и тень скользнула под выступом его скулы, она осознала, что здесь не мог быть никто другой, как будто сама библиотека, да что там библиотека — башня! — была построена вокруг него. Только для того, чтобы подчеркнуть его осанку. Потом она догадалась, что это талант, и недюжинный. Темные волосы, подстриженные коротко, поскольку того требовал сан, и срезанные над самой линией лба так ровно, что волосок лежал к волоску, обрамляли худощавое лицо, как багетная рама.
— Вы не похожи на монаха, — только и выговорила она.
— Немудрено. — Он пожал плечами с великолепием царственной особы. — Я рыцарский сын. Отец драл меня за пристрастие к книгам до тех пор, пока мы не пришли с ним к этому компромиссу. На мое счастье, я не старший. — Он усмехнулся. Хорошие зубы. — Иначе отец нипочем бы не сдался, а рука у него была тяжелая.
— Таким образом семья сохраняла… э-э… майорат? — блеснула Аранта начатками своих юридических познаний.
— Скорее нет. Необходимости не было. Отец полагал, что даже младшему из сыновей отыщет какую-нибудь наследницу. Но право входить в любые библиотеки в конце концов стоит всего остального.
Тем не менее всем своим видом он все еще ожидал разъяснений. Едва ли королевская любовница забежала в библиотеку поболтать по дружбе.
— Говорят, — споткнувшись, сказала она, — в книгах хранятся чужие знания. Мне нужно… — Она замялась, потому что и сама толком не знала, что ей нужно. Будь на месте Уриена мэтр Грасе, на этом бы их разговор и завершился, потому что хирург не терпел неопределенности и никогда не располагал для нее достаточным временем. Чтобы добиться от него толку, ей приходилось говорить быстро и четко, подавляя его родственным ему напором. Здесь этот номер не пройдет. Мэтр Уриен никуда не торопится и наслаждается интеллектуальной игрой. Тут он ей сто очков форы даст… вот только играть ему здесь особенно не с кем! Скучает мэтр Уриен. Рад даже такому невинному развлечению.
— Это хорошо. — В углах его жесткого рта обозначилась насмешливая улыбка. — И это такая редкость в наше время, когда люди предпочитают искать ума в собственном опыте. Тогда как на все возможные грабли уже наступлено.
Он обвел рукой вокруг себя, указывая ей стеснившиеся на полках переплеты.
— Я полагаю, все эти ученые мужи охотно предоставят себя к вашим услугам, миледи. Как и я, уполномоченный говорить от их имени. Не сочтите за самодовольство, какого рода знания вас интересуют?
— Все не так просто, — с мучительным стыдом созналась она. — Знать я хочу… в общем, все. Рэндалл спрашивает моего совета. Но я… не могу разобрать, что здесь… — Она ткнула пальцем в пришпиленный к пюпитру неровный с краю листок.
— И вам не приходится стыдиться. Это латынь, причем мертвая. — Мэтр Уриен небрежно протянул руку за листком. — Большинство называющих себя грамотными людей в наши дни читают только на альтерре.
Он действительно любил эти пыльные старые… вещи. Этот скомканный, покореженный, много раз сцарапанный палимпсест был буквально обласкан чувственным прикосновением длинных, уже сейчас узловатых пальцев. Мэтру Уриену — язык не поворачивался называть его «отцом» — в старости грозил жестокий артрит, но сейчас… Казалось, пергамент в ответ затрепетал, как живое существо. Так же умело и нежно Кеннет аф Крейг касался лошадей. Таким прикосновением удостоил ее когда-то Рэндалл Баккара, ее золотой бог и солнце ее жизни, и предательское тело не собиралось ничего забывать, заставляя ее в унынии размышлять о той части собственной натуры, которая в невостребованности засыхала, как зимняя муха меж рам, и оставалось только держать хорошую мину при плохой игре. При чертовски плохой игре.
