Евгений Адеев - Цена чести
Весь оказалась большой, богатой. Дорога превратилась в ухоженную улицу, добротные, чистые дома, иные в два поверха, двумя рядами выстроились по обе стороны. Плетни ровные, ухоженные, с непременными горшками на столбах. Народу на улице мало — хоть и привыкли к здешней чудной погоде, а все же вылезать без особой нужды под палящее с раскаленного неба солнце, похоже, не хотелось никому. Только стайки ребятни резвились во дворах — им-то что, жара — не жара, а детство раз в жизни, надо пользоваться…
Репейка гордо смотрел по сторонам — вот моя деревня, вот мой дом родной.
Велигой одобрительно кивнул: хозяйственный народ живет, не ленивый. Поэтому, когда из-за плетня вдруг вылетел, и, подняв облачко пыли, покатился под ноги небольшой камень, витязь сначала не понял, что, собственно, происходит.
Из-за плетня просвистел еще один камешек, потом раздался детский смех и улюлюканье. Шестеро ребятишек весело прыгали, указывая пальцами на Репейку. Тот беспомощно улыбался в ответ, разведя руки в стороны. Самый старший из ребят подхватил с земли камень, его товарищи с готовностью сделали то же самое.
— Репейка! Репе-е-е-ейка! Дурачок! Б-э-э-э-э-э! — корча рожи, кричали сорванцы, и в сторону убогого сорвался уже целый град камней. Дурачок только прикрыл руками голову, продолжая глупо и беспомощно улыбаться.
Велигой остановился. Старший из пацанов подхватил следующий камень, довольно увесистый и, скроив Репейке гримасу, с силой запустил этим булыжником в дурачка.
Волчий Дух резко выбросил руку, перехватил камень на лету, и, не особо стесняясь в силе, запустил его обратно в сопливого метателя. Раздался звучный удар, мальчишка с размаху сел на задницу, и ухватившись за разбитый лоб, тонко и противно заныл: «Тя-тя-я-я-я-а-аа!» Его приятелей словно веником вымело.
Велигой не оглядываясь двинулся дальше. Репейка смотрел на него ошеломленно.
— Зачем ты так? — спросил он, когда отошли уже порядочно. — Дети ж еще, не понимают…
— Зато теперь поймут, — холодно ответил Велигой.
«У нас такого не может быть… — пронеслось в голове. — Когда враг рядом — с одной стороны печенеги, с другой ромеи, — когда каждый второй ребенок растет без отца, когда смерть более обыденна, чем жизнь, у самого последнего сорванца даже мысли не возникнет поступить вот так, принести еще больше боли и несправедливости в мир, где их и без того чересчур много… А здесь зажрались, ох зажрались! Слишком близко к Киеву, еще чувствуется могучая рука князя, сулящая покой и безопасность. Если даже вот такая сопля, от горшка два вершка, бросает камень в того, кто не может ответить, уверенная в своей безнаказанности, а как только получает в лоб, завет папашу… хорош, небось, папаша, раз такую дрянь воспитал!..»
Настроение упало. Они прошли уже половину веси, но мысли вскипали в голове Велигоя, как капли воды на горячей плите. Его первоначальное мнение о весянах круто изменилось. Если здесь таковы дети, то что уж говорить о взрослых?
Словно в подтверждение его мыслей, на улице показался здоровый мужик, поперек себя шире, сытый, румяный. Увидав Репейку, улыбнулся гадко, пошел навстречу. Проходя мимо, ловко подставил ногу, и дурачок с маху растянулся в пыли. Мужик загоготал, посмотрел на остановившегося Велигоя тупым довольным взглядом.
— Дурак! — сказал он, показывая пальцем на поднимающегося Репейку. — Правда, дурак?
Он смотрел на витязя, как сильный на сильного, ожидая, что тот поймет и вместе с ним посмеется над неполноценностью этого… да какой это человек? Сила есть — ума не надо… а если нет ни того, ни другого, значит, вообще не человек, можно делать с ним все, что душе угодно…
— Дурак, — подтвердил Велигой. — Настоящий, полный дурак.
Мужик согласно закивал, расплылся в улыбке еще шире — сильный понял сильного. Делая шаг дальше по улице, мол, ну ладно, хорошо посмеялись, пора мне теперь, Велигой по-приятельски хлопнул его по плечу. Явственно послышался хруст, с которым ломается ключица, мужик побледнел, потом посерел, рухнул на колени и только тогда заорал так, что с окрестных крыш и деревьев поднялись переполошенные птицы.
— Дурак… — пробормотал Волчий Дух, не оборачиваясь.
Репейка посмотрел на своего обидчика, корчащегося в пыли как раздавленный червяк, перевел недоумевающий взгляд на витязя.
«Ну почему так? — в отчаянии подумал Велигой. — Ну почему? Почему Боги сотворили человека таким, что он приспосабливается ко всему? Невозможно поверить, что можно жить вот как этот дурачок, когда унижения, тычки, побои и глумление безмозглой толпы стали настолько обыденными и привычными, что уже не обращает внимания… Почему так, Боги?»
В молчании брели по улице. Репейка шел впереди, иногда оглядывался, и во взоре его Велигой читал недоумение. Почему за последние два дня этот странный молодой воин, изрубленный в боях, еще вчера восседавший в одной палате с самим светлым князем вот уже третий раз вступается за него, за простого деревенского дурачка, которого даже и не знает-то толком?
«Да вот как раз потому, — мысленно ответил ему Волчий Дух, — что я столько раз видел смерть, боль, видел как гибли под саблями степняков те, кто не мог защититься… И теперь душа вскипает, даже когда пацаненок отрывает крылья бабочке. А когда вылезают такие вот выродки, нелюди, что хуже упырей, позорище рода человеческого, перед Богами стыдно… таких готов голыми руками душить. И буду, буду душить, потому что я знаю, что сильный, во мне шесть пудов крепчайших мышц и костей, я могу голыми руками кому угодно свернуть голову и меня научили убивать всеми возможными способами. Я воин, бедный ты мой Репейка, я не умею ничего другого, я видел такое, что этим сытым недоделкам и в кошмарном сне не присниться, а приснится — неделю будут под лавкой дрожать…»
Впереди показалась из-за плетня небольшая изба, рядом виднеется еще одна низкая крыша, добротная, гонтовая. Оттуда слышался звук тяжелых ударов молотом по железу, из трубы столбом поднимался дым.
— Вот Тырин дом. — пальцем показал Репейка. — А вот его кузня.
Велигой, все еще погруженный в мрачные думы, коротко кивнул, мол, давай веди побыстрее, нам только лошадь, и ноги моей больше не будет в этом гадюшнике…
Калитка была приоткрыта, Репейка вошел уверенно — видать, бывал много раз, сразу взял правее. Велигой задержался, привязал Серка к столбу, дурачка нагнал уже у самой кузни.
Там дверь была распахнута настежь, изнутри вырывались волны жара, по сравнению с которым даже здешнее солнце казалось холодной сковородой, слышался непрестанный звон молота. Репейка вошел в кузню, Велигой остановился на пороге.