Ольга Онойко - Дети немилости
– Неле! – строго окликнул он.
– Уф-ф! – равнодушно отозвалась Неле. – А куда мы едем-то?
Лонси хватанул ртом воздух и понял, что окончательно разозлился.
– Будить Воина Выси, – процедил он и решил молчать. Его все равно не слушают.
«Ничего не случится», – напомнили земля, солнце и его больная спина; и решимость мага истаяла.
– А жачем? – сказала Неле.
Лонси повесил голову.
– В начале прошлого магического года, – покорно сказал он, уставившись на холку кобылы, – страны процветали, и все жили спокойно и мирно... Потому что Каэтан, Маг Выси, пребывал в своем доме, а Маг Бездны, которого я не хочу накликать, называя по имени, находился в заточении под его надзором и не мог вредить людям. Но потом зло вырвалось на свободу. Оно одолело Воина Выси и погрузило его в тысячелетний сон, похожий на смерть, но это была не смерть – потому что, пока жив прежний Воин, нового не появится... Каэтан успел объяснить тогдашним соратникам, как пробудить Воина. Но потом ему самому пришлось вступить в битву, он был повержен и заключен в Башне Бездны... Теперь началась новая весна магии. Появились Господин и Госпожа Выси и их противники в Бездне. Только Воин Выси спит, потому что Каэтан в плену. И нужно разбудить его, чтобы он защитил нас...
Здесь он запнулся; и оттого, что Неле снова слушала его вполуха, почувствовал облегчение. Но вдруг горянка пристально глянула на него – так, что маг вздрогнул.
– А от Уарры он может жащитить? – спросила девушка серьезно и грустно.
Лонси помолчал; потом так же грустно ответил:
– Дурочка. Где сейчас, по-твоему, Королевство Бездны?
Неле отвернулась.
...Поросший диким волосом кулак чаара мелькнул перед ее лицом. Тускло блеснул кастет. Удар оглушил Юцинеле, и боль не была сильной. Она машинально проглотила кровь, смутно удивившись, что за маленькие камни упали ей в рот. Стены покачнулись, пол и потолок поменялись местами, одинаково грязные, и Неле несильно ударилась плечом о дощатый настил.
Три чаара стояли кругом. Один зажимал рану в плече, глядя куда злее прочих.
Из пяти раз Неле промахнулась только единожды, и еще один бросок оказался несмертельным. Это совсем не плохо. Наргияс похвалил бы ее. И ничего удивительного нет в том, что она промахнулась. Очень глупо было нарекать последний нож собственным именем. Кто она такая? Предпоследний нож тоже лучше было назвать именем великого воина. Так получилось, что Неле начала с перечисления близких – и, не подумав, продолжила тем же. Но Мирале была самой прекрасной невестой гор, светлой как месяц, а она?..
– Это не женщина, – сказал тем временем самый старший из чааров.
– Ты о чем? – спросил второй.
– Больно ловко дралась. Это, должно быть, та бесовка и есть.
– Какая еще бесовка?
– Про которую слух шел. Не слыхал, что ли? Дочка Ариясова. То есть не Ариясова...
И все три чаара хохотнули.
Неле лежала у их ног бревном, неподвижно глядя в прорезанный щелями потолок хижины, даже дышать стараясь как можно тише. Второй попытки у нее не будет, но один из чааров ранен. Если оставшиеся двое увлекутся беседой, она попытается. Она очень быстро двигается, оттого-то и вышел из нее воин – ненастоящий, но неплохой. Чаары худо стоят, совсем рядом, вплотную, но если удастся пронырнуть между ними... дверь выбита, проход свободен...
– Каманарчик таянский как-то с перепою решил, что хорошо бы ему в каманары всех Лациат выбраться, навроде как сам Отец-Солнце в древнюю пору, – исходил желчью старший чаар. – Приревновал, видишь ты, к императору. Но силенки, видишь ты, не те. И решил он помощи просить у горного духа. Но дух – он, видишь ты, не промах!
– Га-га-га!
Дверь выбита, проход свободен. В пустой проем светит солнце. Толстые ноги чааров заслоняют его. Оно светлое, как свобода. Рвануться и вылететь в дверь – и тогда, может быть, окажется вовсе не обязательно умирать...
– ...дух и говорит – одолжи мне, каманар, жену. На пару дней. Я тебе такого ребеночка сделаю, который не то что горы – равнины по обе стороны от гор мечом возьмет.
– Га-га! Дух не промах!
«Если бы ты был здесь!» – безмолвно сказала Неле, смиряя дрожь в груди.
Брат сейчас далеко. Он не спасет.
– В первый раз оно удачно прошло, – разорялся чаар, – но одного Демона каманару мало показалось. Он, видишь ты, второй раз духа призвал. Да что-то не так оказалось, не потрафила, что ли, жена духу. Вместо нового демона родила она не пойми что, не парня, не девку. Зато злое оказалось отродье – только держись!
– Га-га-га! Слышь, Эку, сильно тебя поцарапала? Посильней, чем жена?
Злой чаар совсем озверел, а двое других так и зашлись хохотом, хватаясь за бока. Кажется, то была какая-то история...
...два сапога разом врезались под дых. В глазах потемнело, и Неле не чувствовала, как упала. Она не помнила, били ее еще или нет. Одна попытка у нее была, и все. Чаары слишком ловкие. Чаары славятся как хорошие плясуны, и ноги у них быстрые. Глупо было думать, что она успеет пронырнуть между ними. Но так хотелось, чтобы оставалась хотя бы одна попытка...
Второй нет.
– Ну, – рычал кто-то над нею, – бесовка, ах, бесовка! Да точно ли девка, а? Кто проверит? Кому не страшно?
– Га-га-га!
С нее сдернули пояс с ножнами от кинжала. Потом стянули штаны. Тело было ватным, только горло само по себе, мимо желания Неле, глотало кровь.
Солнце светило в дверях – огненное, недосягаемое. Где-то далеко насмерть бился с чаарами Наргияс, еще дальше, за перевалом, отец и брат, сами страшные как демоны, стояли против страшной Уарры.
Больно было, конечно, но рана от ножа куда сильнее болит. И стрела в плече. И окованным кулаком в живот – это тоже посерьезней... Неле не видела в происходящем ничего особенного. Это же чаары. На ее месте изнасиловали бы и мужчину.
Потом они ушли, сплевывая и гогоча, оставив трупы сородичей лежать в овчарне. Верно, не было между этими чаарами дружбы... Звуки доносились точно сквозь толстую овчину. Неле смутно удивилась, что ее не добили. Опасности от нее, впрочем, теперь не было никакой. Один смех.
Она лежала на грязном полу, глядя остановившимися глазами на ту самую балку, где недавно ожидала чааров, готовясь к бою. В солнечном луче плясали пылинки. В тенях возникали знакомые лица, чтобы тут же уйти, пропасть, не удостоив ее взглядом. Отец, Наргияс, мать среди жен отца, сестры, брат с Мирале в свадебных уборах, красивые... Два года, как здесь никого не рожают; а будь иначе, ни разу в жизни не вошла бы Неле в священную, запретную для мужчин хижину, где крыша стоит шатром, чтобы приплывающей с облаков душе дитяти не было тесно. Два года, как здесь не рождаются и не умирают, а допрежь того умерли десятки и сотни – матери и младенцы, и повитухи, принявшие чудовище; и Неле умрет... Она понимала, что раны вовсе не так серьезны, но не могла шевельнуть и пальцем. Что-то закончилось в ней, и ей стало уже все равно.
