Юлия Кайто - Зеркало за стеклом
— Мне нужно сосредоточиться, чтобы всё получилось, как надо! Мы же не хотим, чтобы вместо тяги к объятиям самогонного дурмана Клим Семёныч лишился остатков интереса к твоим объятиям? — грозно вопросила я, заламывая бровь.
Тётка Устирика сбивчиво забормотала, но по лицу было видно, что сдаваться вот так сразу она не намерена. Желания препираться у меня не было, поэтому пришлось сразу перейти к решающему аргументу.
— Не доверяешь моему умению, тётушка? Так ведь дверь не заперта. Длинную холстину я уступлю — обвязывай своего Клима Семёныча и волоки домой на здоровье. Жить будет — слово даю. Такую голову ничем не пробьёшь. — Закончила я и для пущей убедительности решительно упёрла руки в бока. Сказать по правде, я бы на её месте развернулась и с громким презрительным фырканьем поволокла бесчувственного супруга до дому до хаты. Потому что травница — это не какая-нибудь чёрная колдунья, это женщина, несущая людям выздоровление. А всё, что на пользу людям, обязано делаться у людей на глазах. По крайней мере, так думали мои односельчане. И бабка моя их в том разубеждать не трудилась. Но то была бабка… Настоящая травница, для которой что ссадину зашептать, что снадобье для лечения язвы желудка приготовить — одна сплошная ерунда. Не то, что для меня.
Я долго не могла поверить в то, что после её смерти меня воспримут всерьёз люди, которым старая травница исправно помогала на протяжении стольких лет. Меня, непутёвую девицу, ходящую по селу в странной одежде, до немоты боящейся пауков и таскающей на шее сушёную шишку. Про пауков, правда, никто не знал (тот случай в подвале бабка расписала свидетелю-лесорубу, как шалости сердитого домового), а что касается шишки, то её я старательно прятала под рубашку. И хотя кололась она настолько сильно, что постоянно хотелось чесаться, лучше так, чем выставлять этот странный «оберег» на всеобщее обозрение. Тем более, что бабка моё решение неожиданно одобрила, сказав: «меньше глаз донесут, дольше продлится покой». В моменты, когда она говорила что-то подобное, посматривая на меня задумчиво и как-то оценивающе, я жалела, что старушка просто не печёт пироги, как все обыкновенные бабушки, для которых эти самые пироги — единственное достойное внимания занятие. Тем не менее, когда пришло время, я заняла её место. И старалась, как могла, справляться с тем, чего на самом деле практически не умела.
Мне, наконец, удалось вытолкать любопытную тётку Устирику в сени и захлопнуть дверь перед её носом, стремящимся сунуться обратно. Для верности пришлось ещё и крючок, приделанный к стене, накинуть на железную петлю, вбитую в дверную створку.
Делу — время, всему прочему — сколько останется. Я достала с полки ступку и, глубоко вздохнув, принялась толочь необходимые для зелья травы. Всё происходящее казалось мне неправильным. Каким-то… скособоченным. Сначала эта дурацкая история с петухом, теперь приготовление настойки, о которой я точно знала только то, что её готовила моя бабка. Да, я видела, какие травы она растирает и сколько кладёт их, чтобы потом залить ледяной колодезной водой, но была уверена, что это не всё необходимое. Наверняка же нужно какое-то слово, чтобы скрепить траву с водой, а их обеих — с духом. Пьянство — это не резь в животе от переедания, тут простым отваром из листожуя не обойтись.
Что-то защекотало по руке, и я дёрнулась от неожиданности — так далеко увели меня нерадостные мысли. Кот Виктиарий лениво переступал лапами на столе, повернув хвост так, чтобы тереться им о моё плечо. Я отодвинула миску подальше, чтобы полосатый нахал между делом не натряс в неё шерсти или не сунул любопытную усатую морду. Прогонять я его никогда не прогоняла. Бабка говорила мне, что кот или кошка при совершении ворожбы — хороший знак. А колдовской кот — вдвойне хороший. Поэтому Виктиарий всегда гордо восседал на скамейке и следил широко открытыми глазами за тем, что происходит на столе. Правда, совать нос в посуду, где что-то готовилось, бабка ему никогда не позволяла. Меня же кот не слушался и всё время норовил подлезть под руку. Однажды из-за него я сыпанула в ступку больше черничного листа, чем требовалось, хотя на результате это не сказалось. Вроде как. По крайней мере, валяние в борщевике больше не напоминало о себе незадачливому пастушку Пирешке болью и некрасивыми пятнами.
Я тряхнула головой, сосредотачиваясь, и одновременно с этим вежливо, но настойчиво отпихнула локтем кота Виктиария. Порошок из колосничника и солонихи отправился в чистую сухую миску, следом легли целые листочки ветрушки. Я вытянула над миской прямые ладони, растопырила пальцы и сделала несколько широких пассов, будто подхватывая и подбрасывая что-то невесомое. Сильно и приятно пахнуло сеном. Тогда я взяла ковш с ледяной колодезной водой и круговыми движениями тоненькой струйкой, больше похожей на череду мелких капель начала заливать травы по спирали — от краёв миски к центру, потом так же в обратную сторону и снова к центру, пока не закончится вода. Разноцветный кот молча наблюдал за процессом и даже не лез под руку, за что я мысленно его поблагодарила. Воды был полный ковш, а лить её следовало медленно и в строгом соблюдении спирального узора. Поэтому когда последние капли с тихим шорохом перекочевали из одной посуды в другую, затёкшая рука судорожно дёрнулась и согнулась только с третьей попытки. Кот фыркнул, оторвался от созерцания и умостился на столе, принявшись нализывать полосатый бок. Я помассировала руку, несколько раз согнула и разогнула её в локте, покрутила запястьем, удостоверяясь, что кровообращение должным образом восстановлено, и потянулась за последним пучком. Мокролюб, как и следовало из названия, нужно было класть в воду, поэтому именно он был последним в списке добавляемых в зелье ингредиентов…
* * *На грешную землю, точнее, в грешный подпол, меня вернуло ощущение того, что оттягивает мне уже обе руки. Я любовно воззрилась на снятую с полки непочатую кадушку и ещё раз помянула добрым словом дядьку Клима, которого моё зелье от ежедневных объятий зелёного змия тогда всё ж таки отвадило. А то, что он ещё и стихи после того вдруг писать начал — это, конечно, достаточно странно, но общего результата не испортило. Для самого стихоплёта уж точно. В придачу к кадушкам Клим Семёныч, смущаясь, торжественно озвучил коротенькое стихотвореньице. Мне понравилось. Там было что-то про бочки, увалиху, безрогого чёрта и правую половину туловища тётки Устирики. Смысл творения от меня как-то ускользнул, но на то они и творческие личности, чтобы писать мудрёно и чувствовать себя никем не понятыми. Зато от души, а это главное. Особенно для сельского бондаря, который пил до посинения, по крайней мере, две трети всей своей сознательной жизни, и вдруг нашёл, чем можно скрашивать досуг совершенно без вреда для здоровья.
