Анджей Сапковский - Золотой полдень
— Да кто вообще с вами считается? — неожиданно разоралась Алиса, внося в суматоху совершенно новые нотки. — Вы — колода карт! Всего-то-навсего колода карт!
— Да-а-а??? — взвыла. Мэб, бурно тормоша ее. — Да что ты говоришь?!
Один из ее команды, кудрявый паренек со знаком треф на груди, обеими руками ухватил меня за хвост. Терпеть не могу такой фамильярности, поэтому незамедлительно оторвал ему голову. Но другие уже сидели на мне и работали кулаками, каблуками и крокетными молотками, при этом усиленно дыша. Злые они были как хрен с перцем. Но и я тоже был зол. Через минуту вокруг меня стало несколько просторней, и я мог перейти от войны позиционной к маневренной. Травка уже была здорово червонной и чертовски скользкой.
Алиса изо всей силы пнула Мэб в голень. Ее королевское величество изысканно матюгнулась и с размаху ударила девочку по лицу. Та упала, свалившись на одного из Les Coeurs, который в этот момент как раз пытался встать. Прежде чем он скинул с себя Алису, я выцарапал ему один глаз. А у того, который пытался помешать мне, выцарапал два. Двое оставшихся дали дёру, и я смог встать.
— Ну, милая Queen of Hearts[37]? Может быть, достаточно на сегодня? — выговорил я, слизывая кровь с носа и усов. — Может, докончим в другой раз, предварительно условившись о месте и времени?
Мэб наградила меня таким «букетиком», в котором определение «полосатый курвин сын» было самым мягким, хоть и наиболее часто повторявшимся. Она совершенно явно не намерена была откладывать конфликт на другой раз. Несколько Les Coeurs уже остыли от первоначального шока и готовились к новому нападению. А я был очень утомлен, и у меня, вне всяких сомнений, было сломано ребро. Я заслонил собою Алису.
Мэб триумфально взвизгнула. Кусты акаций неожиданно расступились, словно воды Красного моря. И оттуда, распаленный ором и галдежом Les Coeurs, трусцой выбежал Брандашмыг, точнее, солидно подросший экземпляр Брандашмыга. Злопастного Брандашмыга.
— Шляпу прикажу из тебя сшить, Честер, — рявкнула Мэб, указывая Бармаглоту, на кого тому следует кинуться. — Если от тебя останется достаточно меха на шляпу!
Я — кот. У меня девять жизней. Однако не знаю, говорил ли я вам, что восемь я уже использовал?
— Беги, Алиса! — прошипел я. — Беги!
Но Алиса Лидделл даже не пошевелилась, парализованная страхом. Я не очень удивился.
Брандашмыг рванул когтями траву, словно собирался выкопать станцию метрополитена или туннель под Монбланом. Вздыбил черно-рыжую шерсть, из-за чего сделался почти в два раза больше, хотя и без того был достаточно велик. Мускулы у него под шкурой налились и заиграли Девятую Симфонию, глазищи загорелись адским пламенем. Пасть он раскрыл так, что я невольно возгордился. И бросился на меня.
Я яростно защищался. Выдал из себя все, что мог. Но он был крупнее и чертовски силен. Прежде чем я наконец сумел скинуть его с себя и отбросить, он крепенько поработал надо мной.
Я едва держался на лапах. Кровь заливала глаза и застывала на боках, а острый конец одного из сломанных ребер усиленно пытался найти что-то в моем правом легком. Алиса кричала так, что в ушах звенело. А Брандашмыг с размаху вытер яйца о траву, пошевелил остатками ушей, глянул на меня из-под разорванных век и поверх кровоточащего носо-клюва. Снова раззявил пасть и тут же совершенно неожиданно захлопнул ее. Вместо того чтобы опять кинуться на меня и добить, он словно зачарованный стал вдруг тихим. Не хуже бычьей задницы.
Я инстинктивно обернулся, и, говорю вам, последний раз я видел нечто подобное в «Рождении нации» Гриффита[38]. Из-за деревьев ко мне шла помощь. Но это не была US Cavalery[39] или ку-клукс-клан. А был это мой знакомый, некто Чарлз Лютвидж Доджсон. Выглядел он, поверьте, не хуже святого Георгия на картине Карпаччо, а вооружен был мечом ворпальным, рассыпающим ослепительные мигблистальные зайчики.
Хливые шорьки (пырялись по наве) и хрюкотали зелюки (как мюмзики в мове).
Вы не поверите, но Брандашмыг сбежал первым. Следом за его поджатым хвостом кинулись в бегство те из Les Coeurs, которые еще владели ногами. А последней покинула поле боя королева Мэб, орошая слезами атласное платье. Я же все видел как сквозь наполненный свекольным отваром аквариум. А минутой позже...
Поклянитесь, что не станете смеяться. Минутой позже я увидел белого кролика с розовыми глазами, глядящего на циферблат часов, которые он вынул из жилетного кармана. А потом я свалился в черную бездонную нору.
Падение длилось долго.
Я — кот. Я всегда падаю на четыре лапы. Даже если этого и не помню.
— Ax, — неожиданно сказал Чарлз Лютвидж Доджсон, опершись локтем об ивовую корзинку с пирожками. — Знакомо ли тебе. Чеширский Кот, роскошное ощущение сонливости, сопутствующее пробуждению в летнее утро, когда воздух наполнен пением птиц, живительный ветерок веет в раскрытое окно, а ты, лежа с полуприкрытыми глазами, видишь, словно все еще во сне, лениво покачивающиеся зеленые веточки, поверхность воды, покрытую золотой рябью? Ах, поверь мне, Котик, это блаженство, граничащее с глубокой тоской, блаженство, наполняющее глаза слезами, словно прекрасная картина или стихотворение.
Вы не поверите. Он не заикнулся ни разу. Пикник развивался своим чередом. Алиса Лидделл и ее сестры шумно играли на берегу Темзы, поочередно входя на причаленную лодку и поочередно соскакивая с нее. Если при этом одной из них случалось шлепнуться в мелководье у берега, она заразительно пищала и высоко поднимала платьице. Тогда сидящий рядом со мной Чарлз Лютвидж Доджсон слегка оживал и слегка румянился.
— Так долго я любил тебя... — замурлыкал я в усы, приходя к выводу, что в словах Мартовского Зайца было много правды.
— Не понял?
— "Зеленые рукава". Но не будем об этом. Знаешь что, дорогой Чарлз? Опиши-ка все это. Сказка, как видно на прилагаемой иллюстрации, постепенно здорово разрослась и полна весьма курьезных фигур. Самое время это описать. Тем более что начало-то уже положено.
Он молчал. И не отрывал глаз от радостно пищавшей Алисы Лидделл, поднимавшей подол платьица так, что можно было увидеть трусики.
— Полжизни нас разделяют, — вдруг сказал он тихо. — Дитя с безоблачным челом и удивленным взглядом. Пусть изменилось все кругом и мы с тобой не рядом... Тебя я вижу лишь во сне, не слышен смех твой милый, ты выросла и обо мне, наверное, забыла.
— Я б рекомендовал лучше писать прозой, — не выдержал я. — Поэзия плохо идет на рынке.
— Да-да, конечно, — согласился он. — Я думаю, она уже не вспомнит обо мне в годы грядущей юности.
Я взглянул на него и слегка поморщился, а он сказал:
