Маргит Сандему - Лед и пламя
То, как Герберт Абрахамсен женился, было длинной историей. Он знал семью Сигне много лет, они были соседями в Кристиании. Ее отец, оптовый торговец Ли, был, несмотря на многочисленных детей, платежеспособен и обладал хорошими финансовыми связями. А Герберт видел, как подрастала старшая дочь — Сигне — и становилась очаровательной девушкой. Чем взрослее она становилась, тем сильнее он ее желал.
Его собственный отец умер несколько лет тому назад, а у матери, к которой он был привязан, был теперь только он. Он был этим очень доволен, но это не помешало ему стать великим соблазнителем.
И тут сразу произошло много событий. Он навредил себе, сделав беременной одну девушку, и был вынужден исчезнуть из Кристиании. Тогда продавали Элистранд, и Герберт был, конечно, не прочь стать владельцем такой усадьбы. Он был, правда, хорошо обеспечен, но не настолько, чтобы купить усадьбу. Но оптовый торговец Ли мог ему помочь…
Он сделал это, однако, не без определенной гарантии. Так была заключена сделка: Герберт получил прекрасную Сигне, а Ли подписал ссуду в банке, и все были довольны. Правда, мама Тильда сначала волновалась, но она не устояла против аргументов сына. Он ведь должен иметь наследника! А для этого ему нужна супруга, законы природы обойти невозможно. Но он видел, как злобно кривила губы мама Тильда, намереваясь с самого начала указать новой хозяйке ее место в доме.
Это можно было понять. Мама всегда была в семье тем, кто командовал, даже при жизни отца. Герберт был маменькин сынок, и в этом качестве он рос и развивался. Насколько он помнил, он спал в ее постели до 12 лет. С дрожью он вспоминал, как однажды отец взбунтовался против мамы Тильды. Это было именно тогда, когда Герберту исполнилось 12 лет. Отец стучал в бешенстве по столу и вынудил Герберта жить в своей собственной комнате. Он помнил, как отец был тогда оскорблен. Глупый папа! И молчаливый гнев матери против ее мужа… Она не сказала ему ни слова, но после этого он прожил недолго.
С тех пор Герберт мог бы распоряжаться своей любимой мамой, как ему хотелось. Но он, разумеется, не перебрался опять в ее комнату, о нет! Папа разрушил приятную взаимосвязь. И, пожалуй, после смерти отца Герберт открыл для себя девушек и то, для чего они созданы. Он был распутником, любившим ласки и негу.
И он получил самую очаровательную из всех девушек — Сигне Ли. Но мог ли он, черт возьми, предвидеть, что ее сестра вырастет и станет такой роскошной женщиной? Словно созданной для того, чтобы ею обладать! Но с массой навязчивых идей.
Ну, ничего. Поскольку она казалась глупой, он рассчитывал на простой штурм этого бастиона.
3
Белинда присела на краешек своей постели и перевела дух. Она находилась в Элистранде четвертый день, и у нее было действительно много работы. Собственно, она должна была быть няней для ребенка, но фру Тильда использовала ее и в качестве личной камеристки. Так приятно быть полезной!
Если бы только она не была такой безнадежно неловкой и неуклюжей!
Белинда прилагала действительно большие усилия, чтобы делать все как можно лучше. Досадно, конечно, что ее угораздило уронить перед фру Тильдой красивый бокал и что она заправила в комнате господина Абрахамсена не то постельное белье. Но она обещала никогда этого не повторить, и они простили ее. Господин Абрахамсен был так любезен, что в знак прощения потрепал ее по щеке и сказал со смехом, что она, видимо, из тех, кто непременно сделает не то, если возможен выбор. А затем он обнял ее одной рукой. Но ей показалось, что это нехорошо. Как что-то незаконное по отношению к Сигне. Хотя он был так приветлив.
Но вчера вечером было еще хуже. Его мать была где-то с визитом. Он вошел в детскую, когда она пела Ловисе колыбельные песни. Он встал рядом с ней у кроватки и, сказав, что у нее приятный голос, попросил спеть еще. Именно из-за этих слов дальнейшее пение не заладилось. Она напряглась и сбилась. И тогда он подбодрил ее и обнял одной рукой, как бы успокаивая и утешая. Получилось совсем наоборот — ужасно неприятно, потому что она не знала, что делать. Она извинилась и вышла, якобы затем, чтобы принести девочке молока. Она ждала снаружи, пока он не ушел из детской. Она видела, что у него было вытянувшееся лицо.
Нет, угодить всем было совсем нелегко, хотя она и пыталась говорить, как Сигне, и думать, как Сигне. Что ей было делать, если собственный муж Сигне начал ее обнимать и тому подобное? Могла ли она теперь думать, как Сигне? Ведь тогда она бы вызвала против себя ее досаду? Если бы она, Белинда, позволила Герберту дотрагиваться до себя. А Сигне делала бы это.
Этот крест был слишком тяжел для Белинды. Не так легко было и с фру Тильдой, потому что Белинде не удавалось угодить ей. Все было не так, и фру Тильда называла ее «никудышной ленивицей». Это было ужасно обидно, потому что Белинда старалась, как могла, работая до мозолей. Все равно, все было нехорошо.
Белинда вздрогнула. Кто-то постучал в дверь. Хорошо, черт возьми, что она еще не начала раздеваться!
— Войдите, — сказала она, немного волнуясь. У нее словно больше не было сил браниться. Увидев, кто это был, она испугалась.
— Господин Абрахамсен, то, что Вы входите сюда, неприлично. Это сказала мама. Никаких визитов мужчин в комнате!
Он широко улыбнулся.
— Успокойся, Белинда, успокойся. Это не какой-то «мужской визит». Я пришел, чтобы обсудить уход за Ловисой в будущем. Мне хотелось бы также поговорить о моей любимой Сигне с кем-то, кто ее действительно любил.
О, Герберт продумал, где переходить в наступление! Уязвимым местом Белинды была сестра Сигне. Он рассчитал верно: Белинда сразу оттаяла. Ее глаза наполнились слезами, и она не прореагировала на то, что Герберт уселся рядом с нею на кровать.
— О, мне так не хватает Сигне, — вырвалось у нее.
— Мне тоже, мне тоже, — пробормотал Герберт, в то время, как у Белинды ручьем струились слезы.
— Она была мне великолепной женой. А ты, маленькая Белинда, так сильно напоминаешь мне ее.
Это была неправда, потому что Сигне и Белинда были похожи друг на друга, как ночь и день.
— Поэтому я должен поговорить с тобой, — продолжал он елейно. — У меня такое ощущение, словно Сигне опять здесь.
— Вот как? — спросила Белинда недоуменно. Она больше не следила за его словами. Неужели она похожа на Сигне? Красивую, блестящую, умную Сигне? Это было уж слишком.
— Но Сигне была такой умелой, — возразила она.
— Да, конечно, она была такой, — согласился Герберт, — Она была самым прекрасным человеком, какого я когда-либо знал. Это она вышила монограмму на твоей простыне, ты знаешь это?
Глаза Белинды опять наполнились слезами.
— Нет. Это так красиво!
