Дэниел Абрахам - Война среди осени
— Никогда не встречал такой самонадеянности, — сказал он Семаю, продолжая разговор. — У него нет союзников, только один сын, и при этом он без колебаний отделяется от остальных городов Хайема. По-моему, он гордится тем, что попирает традицию.
— Наш гость встречался с правителем, — обвалом пророкотал андат. — Похоже, они друг другу не понравились.
— Атай-кво, — Семай неловко повел бутылкой, — это Маати Ваупатай. Маати-кво, познакомьтесь с нашим новым другом.
Атай изобразил позу приветствия. Маати ответил позой радушного приглашения, менее формальной, чем у молодого поэта.
— Кво? — удивился Атай. — Не знал, что вы были учителем Семая-тя.
— Он так говорит из уважения к моим сединам, — ответил Маати. — Входите. На улице холодно.
Маати повел их по коридорам и комнатам библиотеки. По дороге, как того требовала учтивость, они вели простую беседу: дай-кво пребывал в добром здравии, нескольким талантливым ученикам пожаловали черные одежды, в следующем году собирались пленить нового андата. Маати играл положенную роль. Размягченный Камень молчал, рассматривая толстые каменные стены с легким, отстраненным интересом. В комнате, которую Маати приготовил для встречи, не было окон. Внутри стоял полумрак; за железными дверцами камина жарко пылал огонь. На широком низеньком столе лежали книги и свитки. Маати взял лучину, открыл дверцы камина и подержал ее над пламенем, а затем прошелся по комнате, зажигая светильники и свечи. Ровный теплый свет разлился вокруг. Посланник и Семай придвинули кресла поближе к очагу, а Маати опустился на скамью.
— Это мой личный кабинет, — сказал он. — Мне обещали, что здесь подслушать нас будет непросто.
Посланник принял позу согласия, однако с подозрением покосился на андата.
— Я ничего не скажу, — пообещал Размягченный Камень, и осклабился, обнажив неестественно ровные, белые, как мрамор, зубы. — Даю слово.
— Наш друг пока что повинуется мне, — вставил Семай. — А если я потеряю власть над ним, то у нас будут неприятности похуже, чем разглашение сегодняшнего разговора.
Это немного успокоило посланника. Маати подумалось, что у молодого поэта чересчур маленькая голова. А может, все дело было в неприязни, которую он уже испытывал к Атаю.
— Семай рассказал мне о ваших планах, — сказал тот, сложив руки на коленях. — Вы изучаете последствия неудачных пленений, верно?
— Все немного сложнее, — ответил Маати. — Меня, скорее, интересует соответствие формы пленения форме расплаты. Что именно в работе поэта приводит к такому результату, когда в его жилах пересыхает кровь или, скажем, в легких заводятся черви.
— Для начала неплохо бы задуматься, стоит ли нас вызывать, — посоветовал Размягченный Камень. — При таких-то опасностях.
Маати не обратил на его слова никакого внимания.
— Мне кажется, если мы как следует изучим ошибки прошлого, то сможем определить, ждет ли поэта успех или же пленение обречено на провал. На эту мысль меня натолкнул труд Хешая Антабури. Он описывает пленение Исторгающего Зерно Грядущего Поколения. Как вы знаете, Хешай удерживал Бессемянного много лет. У него было достаточно времени, чтобы изучить результат, а значит, он мог лучше понять недостатки первоначального текста. Вот, взгляните…
Маати, кряхтя, поднялся и выудил из кипы бумаг старую, потрепанную книгу в кожаном переплете. За долгие годы обложка стала похожа на тряпку, страницы пожелтели, запачкались. Посланник взял книгу, склонился к свече и погрузился в чтение.
— Но ведь почти ничего нового тут нет, — заметил он, перелистывая страницы. — Это нельзя использовать второй раз.
— Конечно, нельзя, — согласился Маати. — Однако Хешай попытался исследовать форму пленения, надеясь, что в будущем поэты смогут учиться на его ошибках. Хешай-кво был одним из моих первых наставников.
— Это его убили в Сарайкете? — спросил Атай, не отрываясь от книги.
— Да, — сказал Маати.
Атай взглянул на него, изобразив одной рукой жест дружелюбного раскаяния.
— Я не хотел причинить вам боль. Просто пытался вспомнить.
Маати выдавил из себя улыбку и кивнул.
— Я написал даю-кво, потому что хотел обсудить план Маати-кво, — сказал Семай.
— План?
— Пока еще и обсуждать нечего, — смутился Маати. Он понял, что краснеет, и от этой мысли его щеки загорелись еще сильнее. — Слишком рано говорить о каких-либо результатах.
— Расскажите ему все, — мягко попросил Семай.
Посланник отложил книгу. Все его внимание теперь было сосредоточено только на Маати.
— Дело в том, что существуют… закономерности, — начал тот. — Подозреваю, что форма пленения и его худшие последствия, то есть расплата, взаимосвязаны. Форма расплаты лишь кажется случайной, потому что связь между ними очень сложна. Я читал рассуждения Катдзи — поэта Второй Империи, а не Катдзи Сано, — и он касается этого вопроса, когда пишет о природе языка и грамматике.
— Маати-кво нашел способ защитить поэтов от расплаты, — подытожил Семай.
— Я далеко не уверен, — поспешил возразить Маати.
— Но это не исключено, — настаивал Семай.
Посланник и андат оба подались вперед в своих креслах.
Выглядело жутковато.
— Я подумал, если первая попытка пленить андата не будет последней, если неудача не будет означать смерть…
Маати не смог подобрать слова и только рукой махнул. Он провел столько времени, размышляя, что может означать его открытие, к чему оно приведет и какую пользу принесет людям! Если бы поэты получили возможность исправлять ошибки, совершенствовать свою работу, подобно тому, как это делал Хешай… Сколько андатов, которые считались безвозвратно потерянными, можно вернуть! Мягкость. Ниспадающая Влага. Мысли в Словах. Все духи, вошедшие в историю, труды поэтов, которые сделали Империю великой. Возможно, им еще предстоит возродиться.
Он посмотрел на Атая, но молодой поэт не замечал ничего вокруг.
— Можно мне взглянуть на ваши записи, Маати-кво? — спросил он с таким воодушевлением, что Маати на время позабыл о своей неприязни. Вместе они шагнули к столу: три человека и существо иной природы.
2
Лиат Чокави в жизни не видела такой воды, как в заливах Амнат-Тана. В Сарайкете море у берега всегда принимало цвет неба — серый, голубой, белый, желтый, багровый, розовый. Здесь, далеко на севере, оно было совсем другим, зеленым, будто трава, и обжигающе холодным. Увидеть в нем рыб или разглядеть, что творится на дне, было так же непросто, как прочесть закрытую книгу. Волны надежно хранили свою тайну.
