Евгений Лукин - Раздолбаи космоса, или Гений кувалды
– Ничего, Ром… Выкрутимся как-нибудь…
Несмотря на то что в отчаянном своем рывке они покрыли чуть ли не двести метров, путь до фосфоресцирующих громад оказался неблизким – как выяснилось, гладкий стеклистый пол скрадывал расстояние. Отупев от пережитого, они плелись молча, лишь изредка вздыхая и оглядываясь на сильно уменьшившуюся пятиэтажку. Если верить наручным часам Василия, дело шло к половине четвертого.
– Слушай, а ведь и впрямь светает… Они остановились и с неохотой запрокинули головы.
– Это колонны отсвечивают… – сердито буркнул Ромка.
От основания ближайшей опоры их отделяло уже не более пятидесяти метров. Огромная, как небоскреб или телебашня, вся изрезанная по вертикали канавами и расселинами, колонна возносилась, мерцая, к стеклистому потолку, в который и врастала на умопомрачительной для русского провинциала высоте.
И вовсе она была не круглой, как казалось издали. Если спилить ее под корень, то срез пня скорее всего имел бы форму амебы.
– Понастроили хренотени… – проворчал Василий. Ромка вздохнул и не ответил.
Они приблизились к самому подножию и вдруг, словно разом прозрев, остановились.
В бледно-золотистой отвесно взмывающей ввысь стене приблизительно на уровне человеческого роста были глубоко вырублены три огромные корявые буквы. Короткое матерное слово.
Молчание длилось не меньше минуты
– Так… – сипло выговорил наконец Василий. – Выходит, мы тут все-таки не первые…
Оба вздрогнули и посмотрели друг на друга, пораженные одной мыслью; а что же стало с тем, кто это выдолбил? Надпись осталась, а сам?
Глава 5
Голодно, странничек, голодно,
Голодно, родименькой, голодно!
Николай НекрасовВасилия мучили кошмары. Ему снилось, что он мечется, увертываясь, по своей разгромленной комнате, а за ним, раскинув руки неравной длины, ковыляет враскачку страшная безликая кукла. С кривоватого белесого плеча медленно соскальзывает гардина, сорванная и брошенная ей в голову Василием (Зачем? Она ведь и так слепая!), а он, выиграв очередную пару секунд, рвет дверцу шкафа и выдергивает ящики, точно зная, что где-то тут должен быть его пистолет.
Вновь увернувшись, он оборачивается и цепенеет от ужаса, в углу комнаты, грозно подбоченившись, стоит жена и, сводя брови, наблюдает за безобразной сценой.
– Ах ты кобель-кобель! – скривив рот, говорит она и выходит из угла, явно не понимая, насколько это опасно.
– Куда? Назад. – в страхе кричит Василий, но жена вдруг начинает пугающе меняться, и вот уже две слепые белесые твари, раскинув руки, идут на него с двух сторон. Теперь не выкрутиться… С этой отчаянной мыслью он и проснулся.
Резко приподнявшись на локте, открыл глаза, но радость, озарившая покрытое испариной лицо, быстро сменилась растерянностью, и, испустив болезненное «о-ох…», Василий зажмурился и уронил тяжелую взъерошенную голову на грудь.
Заставив себя снова разъять веки, он увидел свою мощную пятерню, упирающуюся в светло-дымчатое слегка искрящееся покрытие На ощупь оно было упругим и прохладным, как чисто вымытый линолеум. А с виду – и не подумаешь даже – хрупкое, твердое: щелкни – зазвенит..
Василий поднял глаза, и взгляд его уткнулся в бледно-золотистую стену, как бы склеенную из вертикально набранных коротких соломинок. Стена уходила ввысь и кончаться никак не желала. Он полулежал, опираясь на локоть, в глубокой, как комната, вдавли не, являющейся началом канавы, бегущей чуть ли не до самого верха титанической колонны. Здесь же, в нише, у противоположной стены, скорчившись, спал лопоухий стриженый Ромка, причем, судя по тому, что глаза его так и катались под веками, во сне ему тоже приходилось несладко.
А вокруг… Василий изумленно сложил губы колечком, словно собираясь присвистнуть. Вокруг был день! В каких-нибудь ста метрах от их логова соломенно посверкивал такой же резной небоскреб, а покрытие напоминало гладь пруда в безветренное пасмурное утро.
Василий тяжело поднялся на ноги и вдруг почувствовал, что кобура соскальзывает с бедра. Он прихлопнул ее ладонью, но поздно – табельное оружие глухо ударилось об пол. Поспешно нагнулся и, уже подбирая, в смятении ощутил, что левая ягодица у него, кажется, голая. Схватился со шлепком… Ну точно, голая! Извернувшись, оглядел левый бок.
Такое впечатление, что, пока Василий спал, над его формой изрядно потрудился вор-рецидивист высокого класса, вооруженный импортным лезвием, – все части одежды, соприкасавшиеся с полом, исчезли бесследно. Ошарашенный, он перевел взгляд на то место, куда положил перед сном фуражку, и увидел, что от нее остались одни только металлические причиндалы: кокарда, распорка и две пуговицы. Все остальное, надо полагать, было втихаря съедено стеклистым мелкогубчатым полом.
– Закрой! На ключ закрой! Не пускай ее! – заметавшись, сбивчиво заговорил во сне Ромка, и Василий воззрился на него, раздувая ноздри. Затем лицо сержанта исказилось злобой, и он шагнул к спящему с явной целью поднять его пинком в ребра. Но, к счастью, осуществиться этому зверству было не суждено – наполовину съеденный ботинок свалился с занесенной уже ноги.
– Это ты так караулишь? – заорал Василий, потрясая огрызком ремня с кобурой. – Паразит ты лопоухий! Твоя же очередь была!
Ромка взбрыкнул, вскинулся, тоже явив нагие участки тела, и широко раскрыл совершенно безумные глаза. Попав из одного кошмара в другой, он смотрел на Василия и ничего пока не понимал.
– Я же тебе часы дал! – неистовствовал тот. – Сказал же: через час разбуди!
Ромка сморщился и, осторожно взявшись за стриженую лопоухую голову, тихонько замычал. Тут Василий почувствовал угрызения совести и, замолчав, принялся горестно изучать повреждения… Что хозяева сволочи, он заподозрил еще вчера, но чтобы так изуродовать форму! Василий чуть не плакал.
– Суки! – кривясь, говорил он. – Главное, неделю только как выдали – новенькая же форма была!
В защиту его следует сказать, что Василий вообще отличался аккуратностью: штатское носил весьма бережно, казенное – тем более. Поэтому немудрено, что вся эта история вывела его из равновесия… Правда, и Ромка, слегка опомнившись, тоже повел себя не лучшим образом.
– Разнылся! – презрительно выговорил он. – Были бы хоть штаны, а то…
Естественно, что после такой реплики Василий снова стал невменяем.
– Ах это тебе не штаны? – завелся он с пол-оборота. – Раз меньше пяти сотен – так, значит, уже не штаны тебе, да? Кроссовки за триста порвал, выбросил – ничего? Родители новые купят?.. И покупают ведь! И воруют, чтобы вас одеть! Так даже этого не цените!
