Марина Дяченко - Шрам
Потом на пути гуляющих обнаружился Карвер.
Наблюдатели, приклеившиеся к окнам «Верного щита», видели, как, невзначай задев студента плечом, он тут же раскланялся чуть не до земли; студент поклонился тоже — Карвер радостно завёл какой-то разговор и, попросив смиренного прощения у Тории, отозвал молодого человека в сторону. Яростно жестикулируя, он увлекал юношу всё дальше и дальше за угол — когда из двери таверны появился Солль.
На церемонное приветствие Эгерта Тория ответила вежливым, но прохладным кивком. Она не казалась смущённой или испуганной — глаза её, по-прежнему чуть отрешённые, смотрели на Солля внимательно, бестрепетно, с терпеливым вопросом.
— А вы коварная, — сказал Эгерт с горьким упрёком. — Вы ведь обещали… Я ждал продолжения рассказа, а вы даже ни разу не спустились!
Она вздохнула:
— Признайтесь… Вам ведь ни капельки не интересно.
— Мне?! — возмутился Солль.
Тория оглянулась в поисках жениха; поймав этот чуть напряжённый взгляд, Эгерт нахмурился и быстро проговорил вполголоса:
— Зачем ваше затворничество? Неужели вы готовите себя к роли смиренной жёнушки, да ещё при тиране-муженьке? Что страшного в беседе, в прогулке… В совместном обеде, в катании на лодке? Разве я чем-нибудь оскорбил вас? Разве вы принадлежите кому-то, кроме самой себя?
Она отвернулась, Эгерт залюбовался её профилем.
— Вы… так настойчивы, — сказала она с укоризной.
— А что прикажете делать? — искренне удивился Солль. — В моём городе гостит прекраснейшая женщина мира…
— Спасибо… У вас своеобразные представления о гостеприимстве… Но мне придётся вас оставить, — и Тория сделала шаг в направлении, куда словоохотливый Карвер увлёк студента. Тогда Солль возмутился:
— Вы станете бегать за мужчиной? Вы?!
Тория, вспыхнув, сделала ещё шаг; Эгерт преградил ей путь:
— Драгоценный камень, выбравший своей оправой подгнившее дерево… Да имейте же глаза! Вы рождены повелевать, а…
Из-за угла вырвался студент; он был красен и растрёпан, будто дрался врукопашную, и, похоже, что-то подобное и происходило на самом деле между ним и Карвером, который, выскочив следом, крикнул на всю улицу:
— Сударь, вы ещё не женились, а уже разыгрываете рогоносца! Если женщина захочет поговорить на улице с приятным ей человеком — это ещё не повод для истерики!
Какие-то мастеровые, проходившие мимо, рассмеялись. Седой постоялец, который как раз выходил из дверей гостиницы, медленно обернулся; на крыльцо «Верного щита» выбрались лейтенант Дрон и вечно хмурый Лаган.
Студент из красного сделался лиловым, обернулся к Карверу, будто собираясь ударить его — но, передумав, поспешил к растерянной Тории. Крепко взял её под руку:
— Пойдём…
Путь к отступлению, однако, уже перекрыт был Соллем. Заглянув Тории прямо в глаза, он мягко спросил:
— Вы безропотно позволите этому… существу увести вас в ту серую тусклую жизнь, которую оно вам готовит?
Карвер всё кричал издали:
— А рога, сударь, вы ещё успеете примерить! Не пройдёт и недели после счастливой свадебки, как они украсят ваш учёный лоб!
Студента начало мелко трясти — этой дрожи не могла сдержать даже рука Тории, мёртвой хваткой вцепившаяся ему в запястье:
— Господин Солль, позвольте пройти…
— В случаях, когда мужчина выхватывает шпагу, вы, сударь, будете бодаться! — продолжал Карвер. — Это даст вам некоторое преимущество…
Студент, как слепой, кинулся вперёд — прямо на Солля; железная грудь Эгерта тут же отбросила его на прежнюю позицию.
— Как называется этот боевой приём, господин студент? — поинтересовался Карвер. — Скакалки-бодалки? Его разучивают в университете?
— Господин Солль, — тихо сказала Тория, глядя Эгерту прямо в глаза. — А мне показалось, что вы благородный человек.
За свою не столь длинную жизнь Эгерт успел в достаточной мере изучить женщин; он видел множество кокеток, чьё «прочь» означало «приди, любимый», а «подлый негодяй!» — «мы обязательно обсудим это позже». Замужние женщины в присутствии супруга демонстрировали ему свою холодность, чтобы, оставшись потом наедине, кидаться на шею. Эгерт знал и умел читать оттенки — и в глазах Тории он прочитал не только полную безучастность к блеску собственной мужественности, но и бешеной силы неприятие, отторжение.
Лейтенанта Эгерта Солля задело за живое. На глазах почти целого полка, засевшего в «Верном щите», ему, не знавшего дотоле поражений, предпочли студента, почти скопца, не носящего оружия…
Нехотя отступая в сторону, он процедил сквозь зубы:
— Что ж… Поздравляю… Синий чулок в объятьях книжного червя — прекрасная пара!.. А может быть, учёный супруг — только ширма, за которой укроется пара-тройка любовников?
Из окон гостиницы, привлечённые шумом, выглядывали горничные и постояльцы.
Студент выпустил руку Тории; не замечая её умоляющего взгляда, изо всех сил провёл пыльным носком башмака глубокую черту перед ботфортами Солля — традиционный вызов на дуэль.
Солль снисходительно рассмеялся:
— Что?! Я не дерусь с бабами, у вас ведь, сударь, и оружия-то нет!
Нешироко размахнувшись, студент коротко и звонко ударил Солля по лицу.
Возбуждённая толпа — гуарды, постояльцы гостиницы, горничные, слуги и случайные прохожие — заполнила задний двор «Благородного меча»; Карвер лез вон из собственной кожи, спеша очистить посредине пространство для поединка.
Какая-то добрая душа ссудила студенту шпагу — но в его руках даже вполне пристойный клинок выглядел нелепо, как рыцарские латы в бакалейной лавке. Его невеста, казалось, готова была потерять самообладание — впервые за время, что Эгерт знал её. Щёки Тории, белые, как скатерть, покрылись неровными пятнами, и этот рваный узор скрадывал её красоту; кусая губы, она кидалась ко всем поочерёдно:
— Прекратите, вы! Светлое небо, Динар… Да остановите же их, кто-нибудь!
Останавливать честно объявленную дуэль было противозаконно и глупо — любой житель Каваррена знал это с пелёнок. На Торию поглядывали с сочувствием и любопытством; многие женщины втихомолку завидовали ей — ещё бы, стать причиной поединка!
Какая-то горничная решила по доброте душевной утешить бедняжку; отшвырнув её руки, Тория, отчаявшаяся и потерявшая власть над своим Динаром, сделала попытку уйти — но тут же вернулась, будто на привязи. Перед ней расступались, вежливо давая дорогу, безмолвно признавая её право видеть все подробности поединка; Тория привалилась к рессоре какой-то кареты и так и осталась стоять, будто охваченная столбняком.
