Денис Юрин - Самый сердитый гном
Пархавиэль понял предусмотрительный замысел врагов и бежать не собирался. Как только трехпудовый груз перестал давить на грудь, гном мгновенно перевернулся на живот и по-пластунски заполз под ближайшую кровать.
Вытащить его из укрытия оказалось не так уж и просто. Хауптмейстер извивался как угорь, отражая удары ног, и даже умудрился прокусить одному из нападавших сапог. В конце концов взбешенным охранникам пришлось поступить с кроватью так же, как и с люстрой, то есть поднапрячься и откинуть ее в сторону. Именно в этом и заключалась их роковая ошибка. Пока нападавшие возились с тяжелой преградой, Пархавиэль сумел встать на ноги…
* * *От только что начавшейся увлекательной партии в «критс», традиционно проводимой при каждом проходе через Ворота между лучшими картежниками караванщиков и пограничников, толпу зевак отвлекли неожиданно донесшиеся из ближайшего барака истошные крики, стоны, шум ломающейся мебели и жалобные мольбы о помощи.
Несколько десятков удивленных глаз мгновенно оторвались от карт. По мановению невидимой волшебной палочки толпа развернулась, гномы подошли ближе к бараку и застыли в безмолвном ожидании. Даже игравшие небрежно побросали карты и присоединились к товарищам. Звуки стихли так же внезапно, как и раздались. Наступила зловещая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием полусырых поленьев суомы в костре.
«Акхр меня раздери, там же Парх!» – осенила страшная догадка одного из караванщиков, за которой последовал неистовый по мощи и наиболее действенный в подобных случаях боевой клич: «Наших бьют!»
Следуя инстинкту коллективной солидарности, шестеро караванщиков кинулись к двери барака, недвусмысленно засучивая на ходу рукава, остальные гномы, не сговариваясь, похватали друг друга за грудки. В считанные секунды толпа только что веселившихся вместе солдат разделилась на два враждующих лагеря. Намерения обеих сторон были серьезными, и смена грозила закончиться в лучшем случае массовой потасовкой без применения боевого оружия. Сразу вспомнились старые обиды и давние ссоры, принципиально важными стали вечные разногласия между Гильдией и Пограничной Службой. Однако, к счастью, побоище не состоялось…
Ринувшиеся к бараку караванщики застыли на месте, остальные разжали кулаки и широко открыли изумленные глаза. Из здания вновь послышались звуки. Дверь казармы широко распахнулась, и наружу вывалился стражник в порванной униформе и с мусорным баком на голове, затем раздался звон разбитого стекла. Из окна, ломая раму, вылетело и с чмоканьем шлепнулось в грязь второе тело.
Третий пограничник вышел самостоятельно. Он шатался, переносица и полные губы были разбиты, а из разорванного до самого каблука сапога свисали уродливые ошметки окровавленной кожи. «Он кусается!» – жалобно простонал солдат и потерял сознание.
Пока гномы недоуменно перешептывались и переминались с ноги на ногу, не решаясь войти, к казарме подоспели комендант гарнизона и Железный Карл.
– Хорошенького головореза ты хотел мне подсунуть, друг! – с упреком прошептал на ухо Карлу седобородый комендант, как только старшие офицеры переступили порог казармы. – Считай, что наша договоренность не имеет силы. Мне убийцы не нужны, разбирайся с ним сам!
– Не сгущай краски, Рудольф, – возразил Карл, надеясь спасти положение, – жертв нет, все вроде бы живы… Ну, повздорили ребята, погорячились…
К сожалению, комендант гарнизона, обергабер Пограничной Службы Рудольф Дортон, уже не слышал слов командира конвоя. Он ушел, громко хлопнув на прощание дверью. Карл его не винил. Действительно, зрелище было не из приятных и только закрепляло за караванщиками репутацию психопатов-маньяков, жаждущих крови и разрушений.
По полу, среди перевернутых кроватей и раскрытых сундуков, были раскиданы порванные в клочья одежды и глиняные черепки, бывшие совсем недавно посудой. Сорванная люстра, мелкие осколки светильников, безногие табуреты и переломанный пополам деревянный обеденный стол свидетельствовали об основательном, серьезном подходе хауптмейстера к такой важной в жизни каждого солдата церемонии, как групповой мордобой. Красочную картину разрушений дополняли две пары ног в высоких армейских сапогах: одна торчала из раскрытого сундука, а вторая из-под перевернутой кровати. В том, что их владельцы еще долго будут пребывать в бессознательном сон стоянии, у Карла сомнений не возникало.
В центре комнаты, на единственном уцелевшем табурете, восседал виновник «торжества», весь в порезах, ссадинах и кровоподтеках. Он флегматично, не обращая никакого внимания на присутствие командира, пил большими глотками пиво из откупоренного обломком ножки табурета бочонка.
– Оставь мне, – спокойно произнес Карл, присаживаясь на трехногую, перевернутую вверх дном кровать.
– Возьми другой бочонок, отрываться лень! – невнятно буркнул в ответ Пархавиэль, жадно припав разбитыми губами к источнику живительной влаги.
– Может быть, объяснишь? – не теряя спокойствия и даже не повышая голоса, настаивал Карл. – Расскажи командиру, что здесь произошло и почему стражники из окон летают?!
– Не знаю, – пробулькал Пархавиэль, захлебываясь сильной струей пива из перевернутого бочонка, который страдающий от жажды хауптмейстер держал обеими руками высоко над головой. – Они, пограничники, народу странный. Захотелось полетать, вот и летают…
Наконец-то утолив жажду, Зингершульцо бесцеремонно выкинул наполовину опустошенный бочонок в пустой, оконный проем и только после этого был морально готов приступить к серьезному разговору.
– История типичная настолько, что и рассказывать противно, – невозмутимо и гордо заявил гном, смотря через распухшие веки прямо в глаза командиру. – Пограничники – жулье и ворье, тыловые крысы, отсиживающиеся за толстыми крепостными стенами. Мы оба и все остальные в отряде об этом прекрасно знают.
– Дальше и ближе к делу!
– Пока я спал, ребята решили поделить мои шмотки. Я возмутился, они тоже, ну и… началось!
– Кто первым начал мордобой?! – сурово задал вопрос Карл, парализуя гнома своим гипнотическим взглядом.
– Они, – как на духу сознался Пархавиэль, – как только сменились из караула, так сразу же и запустили табуретом по спине, а дальше…
– «А дальше» меня уже не интересует! – прервал описание последующей батальной сцены Карл, вставая и направляясь к выходу. – Сиди здесь и наружу не высовывайся, попрошу наших постеречь вход, – бросил он на прощание и скрылся за дверью.
Зингершульцо был искренне удивлен спокойствием командира отряда. Самое меньшее, что грозило Карлу, – отстранение от должности и большой денежный штраф. О нем самом и речи уже не шло – трибунал, изгнание с позором из Гильдии, лишение всех привилегий и нищета. Но Пархавиэль мог поклясться, что видел улыбку на губах уходящего Карла.
