Павел Молитвин - Ветер удачи
Эвриху понадобилось некоторое время, чтобы как следует осознать услышанное. Понять, чего ожидает от него один из доверенных людей Мария Лаура, посланных во все уголки мира в поисках чудо-лекаря, было немудрено. Представить, какие последствия вызовет известие о недееспособности законной наследницы шадского престола, тоже не составляло особого труда. Мельсинцы по старой памяти недолюбливали Дильбэр, ведшую до замужества весьма распутную жизнь. Да и мужа ее местная аристократия по гроб жизни будет считать чужаком, и сделать с этим решительно ничего невозможно. Стране грозила очередная междоусобица, пламя которой не преминут раздуть всеми силами стремящиеся укрепить свои позиции в Саккареме почитатели Богов-Близнецов. И конечно же, все без исключения соседи рады будут поддержать любого новоявленного претендента на шадский престол, ежели у того хватит мозгов воспользоваться их финансовой и военной помощью. Затем правитель Халисуна двинет свои войска на восток, в надежде как следует поживиться. Кочевники Вечной Степи устремятся на запад, а император Кешо сваляет большого дурака, если не высадит зузбаров в окрестностях Мельсины…
— Чудо-лекарем я себя не считаю, но положение, похоже, и в самом деле такое, что впору шаду с шаддаат за любую соломинку цепляться. Дильбэр не способна родить полноценного, да и вообще никакого наследника. А Марий Лаур, надумай он обзавестись детородной женой, потеряет права на саккаремский престол. Правильно я понял? — уточнил Эврих, дабы не упустить чего-то важного.
— Если Марий Лаур возьмет новую жену после смерти Дильбэр — трон останется за ним и дети от этого брака унаследуют его по закону. Но шаддаат молода и не жалуется на здоровье. А супруг, как это ни странно, любит ее н бережет пуще зеницы ока, — произнес Иммамал, морщась и словно бы удивляясь сказанному. — Никогда бы не подумал, что венценосцы, заключившие брак из государственных соображений, смогут полюбить друг друга…
— Погоди-ка, не ты ли сам давеча во всеуслышание поносил распутную Дильбэр и Мария Лаура? — неожиданно припомнил Эврих разговор саккаремца с Хилой.
— Что же я, по-твоему, должен докладывать каждому встречному, что являюсь тайным посланцем моего шада? — язвительно осведомился Иммамал и, услышав приближающееся шлепание сандалий по палубе, совершенно другим голосом продолжал: — Поверь, я был бы очень признателен и не поскупился с вознаграждением, если бы ты взялся осмотреть моего слугу. Он и прежде-то был туговат на ухо, а теперь совсем перестал что-либо слышать.
— Хвала Богу-Змею, вот вы где! И толкуете небось о чем-то мудреном? — всплеснул руками подошедший Березат Доброта. — Эврих, я разыскиваю тебя по всему судну! Мы перепробовали уйму вин, но все они горчат, не будучи сдобрены звуками твоей сладкоголосой фиолы. Иммамал, пусть твой слуга потерпит до завтра. Тебе непременно надобно попробовать, что за напитком угостил нас Шерах. Беру в свидетели Богиню Коней, это настоящая «Нардарская лоза»!
— Благодарю за приглашение, — учтиво поблагодарил шумного вельха Иммамал.
— Как говорится: думай вечером, а делай утром. Я осмотрю твоего слугу завтра, — пообещал Эврих посланцу саккаремского шада. Иммамал заверил арранта, что время для принятия решения у него еще есть, и они, понимающе переглянувшись, двинулись вслед за Березатом к компании веселящихся купцов, голоса которых становились все громче, а шутки все незатейливее и солонее.
* * *Промывая престарелому Гаслану уши, Эврих чувствовал себя великим обманщиком. С нехитрой этой операцией учеников Силионской Школы познакомили в первый же год обучения, поскольку особого мастерства она не требовала, а впечатляющие результаты давала тотчас же. Привыкший вкладывать душу во все, что он делал, Эврих и тут потрудился на славу, хотя и сознавал: чем лучше будет слышать слуга Иммамала, тем труднее будет предстоящий разговор с его хозяином. Ибо, ворочаясь ночью с боку на бок, он твердо решил отказаться от оказанной ему шадским посланцем чести. Там, где бессильны именитые лекари, ему, недоучке, делать и подавно нечего. Кое на что он, разумеется, годился, особенно ежели не было близко иного, опытного врачевателя, но принять его за чудо-целителя мог лишь человек весьма в этом деле неискушенный. Попробуй-ка вот только убеди в этом Иммамала, который покинул из-за него Галирад и, уверовав в сверхъестественные способности молодого арранта, станет теперь с упорством, достойным лучшего применения, выдавать желаемое за действительность, пока не постигнет привезенного им чудо-лекаря неизбежный конфуз.
Конфузиться же Эврих, как любой нормальный человек, не любил. И выглядеть в чьих-либо глазах самозванцем — тоже. Лекари Верхнего мира, чьи переписанные Хромушей по настоянию Ниилит трактаты вез он вместе с неведомыми тут снадобьями в своих тюках, знали свое дело не в пример лучше здешних врачевателей, но он-то на сие почетное звание никогда не претендовал и выставлять себя на посмешище решительно не собирался. Как бы вот только это Иммамалу подоходчивей объяснить?..
— На сегодня, пожалуй, все, — проворчал аррант, аккуратно укладывая в сумку блестящие металлические стержни и щипчики. — Еще одно-два промывания, и с серными пробками будет покончено. И станет тогда слышать Гаслан не хуже, чем мы с тобой.
— Неужели вернуть ему слух оказалось так просто? — усомнился внимательно наблюдавший за работой Эвриха Иммамал и, отворотив лицо, чтобы слуга не мог видеть его губ, тихо продекламировал:
Жил в далекой стране лоботряс и проныра,
Он решил промышлять ремеслом ювелира.
Хоть рубин спутать мог с самой худшей из бусин,
Но зато в надувательстве был преискусен…
Гаслан покосился на Эвриха и продолжил начатую хозяином притчу:
И когда он искусство обмана постиг,
Очень быстро от нищенской доли отвык.
Потеревши немного — чтоб долго не блекло, —
Выдавал за рубины он красные стекла…
— Слышит! Клянусь Богиней Милосердной, ты и в самом деле способен творить чудеса! — воскликнул Иммамал с несвойственной ему восторженностью. — А ну-ка еще раз.
Одежду сорвал он с меня, как змею,
А с нею отбросил и робость мою.
Покровом моим стало тело его, —
Слились мы, пылая, в одно существо.
Я помню, на миг он лицо повернул,
Склонен надо мной, на светильник взглянул…
— Эк чего вспомнил! — усмехнулся Гаслан и с чувством продолжал известнейшую в Саккареме «Мольбу Фатиаль»:
Казалось, пчела наклонилась и пьет
Из полураскрытого лотоса мед.
Припомню, как был он неистов тогда,
И жалкий мой разум горит от стыда.
От страстной тоски и сейчас я дрожу, —
Ну что я об этом еще расскажу?
— Погодите-ка, а что это за шум снаружи? — Эврих выглянул в открытую дверь каюты и, увидев толпящихся на баке мореходов, возбужденно гомонящих и указывающих друг другу на что-то справа по курсу «Ласточки», сообщил: — Чую, безмятежному плаванию пришел конец. Не стали бы гребцы так волноваться при виде стаи дельфинов, акул или китов.
