Олег Верещагин - Не остаться одному
Я обернулся. Цепь от ошейника уходила в стену за навесом, под которым стояли две миски. От беленых стен пекло жаром, солнце стояло прямо над головой.
Вторую – внутреннюю – дверь украшал сложный резной рисунок.
Я еще раз огляделся и застонал – раньше, чем сумел себя сдержать, застонал от тоски и ужаса. Мне было страшно сейчас – так, как не было страшно, когда мне собирались отрубить голову. Потому что смерть – это миг. А мне-то предстояло жить. Жить в этом душном четырехугольнике. Жить долго. Может быть – вечно.
Ноги у меня подкосились, и я сел в пыль голой задницей – кстати, оказалось, что я и правда еще голый, и сейчас меня это добавочно беспокоило. Мне вспомнился тот норвежец, который умер у нас в плену – просто потому, что не мог быть несвободным, – и на миг мне подумалось, что и я могу вот так умереть.
Нет. Умирать мне было нельзя. Нельзя, надо было выбраться отсюда. Любой ценой и когда угодно, но выбраться, а для этого надо было жить и не распускаться…
Цепь позволяла обойти весь дворик – при максимальном натяжении я как раз упирался физиономией в угол по диагонали от «своего». На меня снова накатила тоска. Странно. Я с удивлением понял, что ощущал себя лучше, когда валялся в сарае на Кавказе. Тогда я был пленным, воином, потерявшим свободу в бою. Сейчас я был рабом. Четырнадцатилетним мальчиком, которого лишили свободы – и которому весь его предыдущий опыт не подсказывал ни единого выхода.
«Ибо неволе предпочитают все они смерть», – вспомнил я сказанные о наших предках-славянах слова византийского историка Захария Ритора. И опять подумал – а что, если?.. Ребята позаботятся о Танюшке… Сейчас разбегусь, и…
Я был уверен, что у меня хватит воли раскроить себе череп о стену. У того меня не хватило бы, а сейчас – хватит.
Нет, решил я. Я буду жить и выберусь, даже если отсюда еще никто и никогда не выбирался. Я буду первым.
Я вернулся под навес. У самого угла обнаружилась прикрытая деревянной крышкой яма – глубокая. Туалет… Очень мило, по крайней мере, не придется гадить где попало. Еще бы рулон туалетной бумаги, но она и в Союзе дефицит, в конце концов.
Миски были глиняные, неглазурованные, но явно серийные. В одной оказалась вода – не холодная, но чистая. В другой – с верхом обрезков жареного мяса. Пахло от них одуряющее вкусно – со специями, с перцем, как я любил и как уже давным-давно не ел. Объедки с хозяйского стола – со стола этого носатого губастого пузана.
Ну и черт с ним.
Я съел мясо (и правда – очень вкусное), выпил половину воды и улегся на подстилку. Наверное, задремал – даже точно задремал, потому что вдруг оказалось, что передо мной на корточках сидит мальчишка на год-два младше меня.
Он сидел, сложив руки на поднятых к подбородку коленях, – загорелый и тоже голый, как и я. Таких ребят я видел там на картинках в книжках про Древнюю Грецию, да и здесь на Балканах – тоже: тугая копна золотисто-рыжих кудрей, брови вразлет над большими серыми глазами, высокий прямой нос, четкие губы… Он смотрел неожиданно весело, только вот что-то странное было… в нем во всем. Я не мог понять – что, поэтому просто сел, меряя мальчишку взглядом.
– Ты грек? – спросил я, подбирая слова. Мальчишка кивнул своими кудрями.
– Я знаю русский, – сказал он почти без акцента. – Я был вместе с вашими. В самом начале, до того, как попал сюда. Я принес тебе пить.
Он кивнул на миску – снова полную воды.
– Спасибо, – ответил я, продолжая пытаться понять, что с ним не так. – Меня зовут Олег.
– Кристо, – представился мальчишка. – Я буду тебе приносить есть и пить. И немного говорить с тобой, когда хозяина нет дома.
– Хозяин… – я помедлил. – Чем он занимается-то?
– Торгует, – пожал плечами Кристо. – Они все тут торгуют. И еще что-то делают, я не понял что. Рано уходит, поздно приходит. Того, кто сидел тут до тебя, он бил каждый день – тот не успевал открывать ворота по звонку.
– Ты давно в плену? – поинтересовался я.
– Четвертый год. – Кристо облизнул верхнюю губу и пошевелил большими пальцами ног.
– И ты не пробовал… – Я не договорил, но грек догадался:
– Бежать? Отсюда не убегают… Город окружает стена.
– Через любую стену можно перелезть, – заметил я.
Кристо вздохнул:
– Ты не понял… Такая стена… энергетическая, как в фантастических боевиках. Через нее может пройти только араб. На впуске любой, а на выпуске – только араб.
– Черт, – вырвалось у меня, и я, чувствуя, как вновь подкатывает отчаянье, поспешно продолжал: – А с кем из наших ты был, где?
– Сперва я был с нашими, мы все из Афин. – Он опять вздохнул. – Нас вытеснили на Балканы, там остатки соединились с вашими, они пришли с северо-востока. Я попал в плен на реке Ергень…
– Ергень?! – Я вскинулся. – А… случайно, Кристо… не во время боя на лодках?!
– Да, – кивнул он, удивленно посмотрев на меня. – Откуда ты знаешь?!
– Я этот бой видел, – признался я. – Я тогда только-только тут появился…
– Совпаденьице… – Кристо смешно сморщил нос.
– Слушай, – я помедлил. – А ты вообще тут… кто? Домашняя прислуга? Или, – я улыбнулся, – псарь, что ли?
Кристо странно посмотрел на меня. Потом улыбнулся в ответ, и улыбка мне сильно не понравилась – ее словно нарисовали одним взмахом злой кисти на детском лице, излучающем страдание.
– Я – девочка хозяина, – сказал Кристо и встал в рост. Каким-то образом я знал его ответ еще до того, как он начал говорить, и у меня бешено забилось сердце, а кровь толкнулась в виски. Кристо подбоченился, продолжая усмехаться. – Если хочешь, – он чуть откинул голову, – я и с тобой буду это делать – нечасто, но… У тебя, наверное, была девчонка?
Первое, что я хотел сделать, – заорать и уложить Кристо вмах одним ударом. Вместо этого я шумно перевел дух и… просто сказал:
– Мне тебя жалко, Кристо.
Он вновь сел на корточки – сложился, как игрушечная «змейка», и уткнул лицо в руки. Нет, он не плакал. Потом – поднял лицо.
– Тебя убьют, я по глазам вижу, – грустно сказал он. – Я бы хотел быть, как ты, но мне очень хочется жить. Очень-очень. Пусть даже… так. Я сначала хотел покончить с собой. Правда… А потом… – Он тяжело вздохнул. – Потом… привык как-то…
«И я привыкну, – подумал я с ужасом. – Привыкну сидеть на цепи. Ко всему привыкну…»
– Уходи, – попросил я и отвернулся к стене.
Кажется, он все-таки не ушел сразу, а еще сидел рядом. Но мне не хотелось оборачиваться, слушать, видеть… жить вообще не хотелось, если честно.
– Таня, Таня, Танюша, – вслух сказал я и вцепился зубами в кисть руки.
* * *Это может показаться диким, но у сидения на цепи есть свои плюсы. Можете смеяться (я бы точно расхохотался, скажи мне кто-нибудь об этом до плена!), но это так.