Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4
— Не гневайтесь, сударыня, — выдавливает, наконец, один, росточком и статью с борца-тяжеловеса. — Не положено нам, ежели новенький явится, с им встречаться, Мир не велит. Кто, значицца, новоприбывший, тот свой квест получай и иди до него. Пока первый квест не выполнен, значицца, никто не смей появляться, чтобы иф… ин… ин-фор-ма-ци-и лишней не просочилося…
— …значицца, — язвительно подхватываю. — И что мне с вами делать, дивные вы мои? Какой смерти предать? Ноги поотрывать, коль они у вас такие нерезвые?
Последнее предлагаю просто со зла. Но мужики валятся на коленки, словно они у них уже подрублены. И тут набегают со всех сторон бабы в каких-то допотопных платьях, что подолами тротуары обметают, в чепцах, платках, повязках… У меня рябит в глазах.
— Прости, прости их, дураков, сударыня амазонка, — причитывают, — не со зла ведь, а по скудоумию! Прости! — А сами пытаются бюстами загородить своих благоверных, прямо таки живую стену выстраивают. Я даже морщусь.
— Бабы, вы сбрендили, что ли? Ребёнка надо срочно в больницу, а вы мне концерт устраиваете! Цыц, я кому сказала! Ну-ка быстро, организуйте «Скорую»!
— Счас мы её к Галине, Галина тут, рядом, — суетятся они. Шпыняют мужиков, раздают ценные указания, отправляют кого за какой-то дверью, кого за тем, что подстелить… А мне резко плохеет. Вот хлопнусь в обморок — и капец, потеряется Нора и дорогу домой не найдёт. Поспешно наматываю на руку поводок.
— А и вам, сударыня амазонка, к Гале нашей показаться бы… — встревает одна из баб. — Вон аж посинели все…
— Пошли вон, — гоню сквозь зубы и отхожу в сторону, стараясь дышать поглубже. Прислоняюсь к ближайшему забору, авось не рухнет подо мной. И тут мой взгляд, бесцельно блуждающий по округе, цепляется за тушу мёртвого ящера.
Вот кто меня просил смотреть?
Если кто скажет, что ящеры холоднокровные, не верьте. Громадная лужища крови под моим зверем всё ещё дымится. Она парит, как оттаявшая весенняя грядка под солнцем, и даже отсюда я чувствую вонь, как…
…как от жареной скумбрии.
Тут же у забора меня сгибает пополам, потом ещё раз. Пока, наконец, эти лопухи, что суетятся неподалёку, не догадываются оттащить меня подальше от нехорошего места. Кто-то сердобольный приносит в ковше воды — подозреваю, колодезной, уж очень холодна, зубы ломит, меня отпаивают, отмывают и затем докладывают, что к «переносу ранетых» всё готово. Оказывается, за неимением носилок мужики сняли с какого-то сарая дверь, набросали сверху одеял и сейчас осторожно перекладывают на них девочку-арбалетчицу. Действуют слажено; по-видимому, не впервой. Правильно, что на жёстком, вдруг позвоночник повреждён или рёбра. Это ведь даже не с пятого этажа упасть, это ребёнка натурально жрали! Там, наверное, всё в кашу…
— А не бойсь, сударыня, — словно прочитав мои мысли, участливо встревает один из мордоворотов. — Наша Гала, бывалоча, по косточкам человека складывала, глядишь, и этой деве повезёт. Ничо, отобьет её у безносой. Ты-то как, сама дойдёшь? А то доставим, смотри…
— Дойду.
Девочку несут четверо, она пока жива, потому что стонет время от времени. И хрипит. Очень мне не нравятся эти хрипы. Фонари чуть живые, и толком свою свиту я не разгляжу. Кое-как бреду вслед за носильщиками квартала два, и тут город внезапно кончается. За последним домом — чисто поле и ночь.
Вот этот самый дом и служит у них, видимо, чем-то вроде больницы, потому что один из провожатых уже вовсю трезвонит в колоколец у дверей.
— Эй, — толкаю ближайшего мужичка локтем, — а кто это такая ваша Галина?
— Ведунья, — шёпотом отвечает тот. — Сильна — страсть! Сказано ж тебе — иной раз из кусочков человека соберёт, и тот как заново родится. Ты уж с ей поаккуратней. Мы — народ простой, любую брань стерпим, а вот она…
Распахиваются широкие двустворчатые двери. В лучах света возникает силуэт высокой женщины.
— Заносите, быстро. — Сказано совершенно без интонации, но мужики словно по стойке «смирно» вытягиваются. Женщина сторонится, пропуская носилки.
— В смотровую её. Остальные свободны.
Мужиков как ветром сдувает. А я? А мне куда? Эй, люди добрые, хоть переночевать пустите!
— Что мёрзнешь? Заходи!
— Спа… — и прикусываю язык, увидев, что приглашение относится не ко мне. Женщина склоняется над моим собакиным.
— Иди сюда, храбрая псина. Дай-ка я тебя посмотрю.
Тонкие пальцы тщательно проминают собачьи бока, живот, обследуют голову, лапы. Напоследок суют в пасть что-то вкусненькое.
— Ну, хвост здоров, и так видно, вон как молотит. — Ведунья усмехается. — Умница, да ещё такой редкой породы. — Не оборачиваясь, бросает: — Может, всё-таки пройдёшь? Я на ночь запираю.
Это уже мне, что ли?
Зайдя из темноты в ярко освещённую комнату, временно слепну. За мной скрипят, прикрываясь, двери, гремит замок.
— Располагайся, отдыхай. Буду не скоро.
Хозяйка исчезает в двери напротив.
Отдыхай?
Это ничего, что я тут у вас недавно кого-то приколола? Это ничего, что по улицам бродят динозавры? Это ничего, что все вы взялись невесть откуда и неизвестно зачем на мою больную голову? И вы предлагаете мне всего-навсего отдохнуть?
Можно я вам ещё много чего выскажу?
Нора, удоволенная вниманием чужой тёти, растянулась на пёстром тряпичном коврике и вывалила язык. Ей было… ничего. Хозяйка рядом, тепло, мягко, — что ещё надо? Я в изнеможении опускаюсь на деревянный диван. Точь в точь как у моего деда в деревне, и такой же жёсткий. Этих диванов тут вдоль стен стоит несколько, а есть ещё стол, пара стульев и узенькая кушетка. Если рядом смотровая, то здесь явно что-то вроде приёмного покоя.
На диванах раскиданы кожаные подушки. Я собираю их для себя все.
Потом нахожу в углу мелкую фаянсовую раковину, один в один — как в наших больницах, и отмываюсь, как могу. Покосившись на хозяйское полотенце, решаю не церемониться: раз собаке здесь больше рады, чем мне, то для неё и полотенца не пожалеют. Намочив как следует льняную ткань, обтираю Нору от чужой крови и кое-как даю напиться из горстей. Рукава ветровки промокают до локтей, поскольку, забывшись, я сразу не сообразила её снять. Приходится закинуть куртку на спинку одного из диванов, для просушки.
— Как же так, Норуська, — говорю растерянно, — я тебе второй раз за сегодня морду отмываю… От крови, между прочим.
И тут у меня начинают слипаться глаза. Чёрт его знает, может, шок, может стресс, может, всё сразу наложилось, но только чувствую, что если не засну немедленно, то умру на месте. Так… Главное, Нора никуда не денется из закрытого помещения. Судя по тому, как встретили, её уж точно не выгонят. А выход мы завтра найдём. Непременно. Вот только девочки мои испереживаются.
