Сергей Девкин - Тайпэн. Миротворец
- Если это понадобиться, то для меня будет честью преподнести вам такой подарок, — Хань склонил голову, демонстрируя уважение к несгибаемой храбрости кемерюкских воинов, и в глазах у Хорши отразилась ответная благодарность тысячника. — Но все же, прежде прошу выслушать меня.
- Не вижу причин не сделать этого. С каждой минутой, что мы говорим, мои сотники собирают все больше тех глупцов и трусов, что поддались малодушию и общей панике, посмев бежать с доверенных им рубежей.
- Я хочу напомнить о том разговоре, что случился на совете тайша в тот раз, когда старейшины вашего народа согласились выслушать меня.
- Ты вел себя дерзко.
- Но готов подтвердить свою дерзость делом, — широким жестом Хань указал в сторону своих новоявленных союзников. — Я задал мангусам вопрос, о котором говорил, и получил ответ на него. Компромисс был найден, и земли, с которых вам пришлось отступить, снова будут принадлежать только тиданям и ракуртам.
- Старшая Мать отзывает своих сестер и кормящих, — прорычал, приближаясь, Шархад. — Вы вольны поступать с этим даром так, как вам захочется. Благодарите за это человека, что стоит перед вами, и помните — друзей мангусов среди прочих пород немного, но врагов еще меньше. Слишком уж быстро они растворяются в наших желудках.
- Совет и баскак Кемерюка услышат ваши слова, — выдержке Хорша, над которым навис Шархад, можно было только позавидовать. — И все же, война уже объявлена, и какова гарантия того, что армия Империи не станет наносить удар, к которому она готовилась столь долго и тщательно?
- Это письмо подписано тайпэном Кара Сунем из рода Юэ, — Ли вытащил из поясной сумки бамбуковый тубус с висячей печатью и протянул его тысячнику. — Как воплощение воли Единого Правителя в этом походе, тайпэн обещает прекратить всякие военные действия против тиданей и ракуртов, а также принудить к этому манеритов и прочих союзников. Это случиться, если армия Кемерюка будет распущена, а каганы со своими отрядами вернуться в родные улусы, и впредь не станут покушаться на жизнь, имущество и земли, как императорских вассалов, так и простых подданных. Взаимные обиды и счета за смерти и разорение Империя не станет вспоминать, и ждет того же от тиданьских родов. Что же касается загубленных жизней и сожженных домов в Сиане, то возмещение тех событий последует со стороны манеритских каганов так скоро, как я смогу увидеться с ними. Довольно ли этого?
- Я верю в силу знаков, нанесенных на бумагу, — взяв футляр, Хорша внимательно изучил красную сургучную печать, которой были спаяны шнуры, удерживающие крышку. — Но еще больше я верю в слово чести. Кто сможет поручиться передо мною, что за лестными обещаниями командующего нефритовой армии нет лжи и обмана? От моего решения зависят жизни женщин и детей моего народа, и не только они.
- Именем и честью личного вассала Императора, я клянусь, что приложу все свои силы на то, чтобы договоренность, указанная в переданном вам письме, соблюдалась обеими сторонами. А также клянусь, что не успокоюсь пока не найду и не покараю каждого, кто посмеет отступить от нее. И неважно, будет ли он по–прежнему в этом мире или окажется к тому времени в каком–то ином.
- В устах любого другого это прозвучало бы пустой бравадой, но императорскому демону я верю целиком и полностью.
Приложив руку с бамбуковым футляром к груди, Хорша еще раз низко поклонился.
- На рассвете следующего дня армия Кемерюка прекратит свое существование, вновь став отдельными туменами каганов и тысячами городской стражи. Я не могу ручаться за дружины ракуртов, но думается мне, что и они поспешат обратно в оставленные ими леса и равнины. Тидани примут мир из твоих рук, Ли Хань, в этом уже я клянусь тебе своей жизнью и честью.
Они прекрасно понимали друг друга, воспитанные в разных традициях и культурах, но единые в том, что звалось благородным духом воителей. Там, где была возможность не обнажать мечи, избегая бесчисленных жертв, Ли и Хорша всегда стремились к этому решению и прикладывали все усилия для его конечного воплощения. Это не было слабостью характера или мягкотелостью, как могло показаться со стороны. Только тот, кто ценит чужую жизнь превыше своей, был способен на такой шаг, и только тот, кто жил ради других, мог его понять.
Вслед за уходящим Хорша потянулись и остальные вожди, так и не проронившие ни слова на этой встрече. Но некоторые из них все же остались, и теперь они подходили к Ханю, понуро опустив глаза. Каган Герей был единственным из всех императорских вассалов, кто решился заговорить с Ли.
- Мы сделали свой выбор, и готовы отвечать за него. В наших поступках не было ничего, что вспоминалось бы с гордостью, хотя мы и выбрали один путь со своим народом. Теперь, когда мы знаем, что война закончится, не успев толком начаться, принять твое правосудие будет для нас заслуженно и не страшно.
- Но я не судья вам, — отрезал Ли, и Герей вместе с остальными увидел, как закаменело лицо опального тайпэна. — Вы совершили преступление против клятвы, которую принесли добровольно, и отвечать за это будете лишь перед ликом Императора. Он единый судья для своих вассалов. Кто знает, насколько тяжелым сочтут ваши проступки. Большой раздор оказался погашен до того, как пламя успело охватить степные равнины, и никто не успел пролить реки крови, окончательно покрыв себя несмываемым позором. Я могу обещать вам только одно. Из собственного опыта, я говорю вам, что суд Императора будет суров, но справедлив.
- Значит, мы предстанем перед ним, — глухо ответил Герей, и эхо чужих голосов раздалось вокруг, подтверждая единодушие каганов.
Вассалы Императора тоже двинулись в сторону лагеря, и только один молодой воин, державшийся до этого в стороне, остался стоять на месте. Ветер, застывающий на щеках, поначалу удивил Ханя, но потом он понял, что происходит. Все замерло в окружающем мире — люди, демоны, трава и даже звезды стали лишь неподвижной декорацией. Синие глаза кумицо на лице у юного тиданя внимательно изучали Ли. Горячее дыхание обожгло шею тайпэна, и над его правым наплечником, потускневшим от времени, появилась рыжая морда Фуёко. Лисица так и не сменила своего полузвериного облика, что, похоже, совсем не доставляло ей каких–либо неудобств.
- Так значит, вот как ты решила сыграть, подруга? — слова, раздавшиеся из горла тиданя, не принадлежали ему и не нуждались в помощи языка или губ.
- Да, мне никогда не нравилось быть на третьих ролях, Наёли, — клыкастая улыбка Фуёко смотрелась особенно впечатляюще.
- Старшая Сестра будет расстроена, убивать тебя совсем не входило в ее планы.
- Ничего, мы еще не раз подправим ее замыслы, поверь мне. И передай Сестре, что мой выбор был совсем не труден. Скажи, что я выросла и узнала. Она поймет.