Андрей Гальперин - Лезвие страха
Селин ударил сжатыми кулаками по изголовью и прохрипел:
– Как вы можете так говорить? Как?
Он быстро приблизился к ней и взял в свои руки ее узкую холодную ладонь.
– Пусть в этом мире нет справедливости, но ведь что-то еще должно оставаться? Я не могу… Я не могу подарить вам жизнь, не поставив под угрозу свою. Но… я не могу убить вас…
Виктория спокойно посмотрела на него и произнесла:
– Подарите мне забвение, генерал. Я добилась того, к чему стремилась все эти годы, а потому – обещаю вам никогда не пересекать границы Империи. Я буду мертва для всех, и для вас в том числе, я просто покину Пределы этого мира… Навсегда.
Глава 64
К вечеру в городе заметно потеплело. О прошедшем снегопаде напоминали теперь лишь жалкие кучки серого подмокшего снега, и в просветах туч на западе наконец показалось по-зимнему усталое красное солнце.
Аттон въехал в узкий проулок и остановился у ворот трехэтажного особняка, стены которого когда-то покрывала изящная плитка редкого в этих местах желтого мрамора. Но сейчас уже никто бы не смог определить истинный цвет этих стен – плитка давно обвалилась целыми пластами, обнажив серый закопченный камень, покрытый ржавыми потеками. Соседние дома выглядели не лучшим образом – такие же обшарпанные и убогие снаружи, они грозно нависали над переулком.
Аттон спешился и осмотрелся. Его сопровождение было тут как тут – двое мужчин в простых серых плащах прохаживались чуть поодаль. Ничуть не таясь они сопровождали его от самого постоялого двора на другом конце города, и теперь внимательно наблюдали за каждым его движением. Аттон усмехнулся, вытащил из крепления у седла меч и шагнул к воротам.
Обширный внутренний двор был завален рухлядью, гнилыми досками, вперемешку с битыми кувшинами и мешками с грязным тряпьем. Среди гор мусора была протоптана неширокая дорожка, ведущая к дому и конюшням. За воротами его уже ждали – у разбитой ободранной кареты, опершись на грязную стену стоял сам Сапожник Гайонор, широченный приземистый биролец, правая рука Большой Ма, один из старейшин Тихого Дома Вивлена. Чуть поодаль, негромко переговариваясь между собой, на штабеле досок сидели четверо мужчин, в легких кожаных доспехах поверх длинных шерстяных рубах. Они держали в руках тяжелые зазубренные серпы и то и дело бросали на него настороженные взгляды. Аттон не стал закрывать ворота, и повернувшись к Гайонору, едва заметно усмехнулся и вежливо поздоровался:
– Вечер добрый тебе, Сапожник.
Биролец покосился на меч в руках Аттона, чуть склонил большую голову и проворчал:
– И тебе, Птица-Лезвие… Добрый… Правил наших не помнишь, что ли? Меч-то отдай, Молли не любит всех этих железок.
Аттон широко улыбнулся, пожал плечами и протянул ему меч. Гайонор сунул оружие под мышку, посмотрел на лошадей и проговорил:
– Кобылки у тебя знатные, Птица-Лезвие. Редкие, можно сказать лошадки. Из Бадболя небось?
– Оттуда, Сапожник, оттуда.
– И сколько отдал, если не секрет?
– Немного. Чуть больше, чем ты заработал за всю свою жизнь…
Биролец одобрительно поцокал языком и махнул рукой.
– Ну так заводи лошадок, Птица-Лезвие, чего ж им на улице торчать.
Аттон пристально взглянул на него и сказал:
– Уж не думаешь ли ты, что мне не неизвестно о твоей страсти к лошадям? У меня уговор с Молли, Сапожник, помни об этом.
Гайонор переглянулся со своими солдатами и громко расхохотался. Потом резко оборвав смех, он посмотрел на Аттона из-под бровей и зло процедил:
– Сегодня уговор, а завтра – приговор. Вот оно как бывает, Птица-Лезвие. Ты враг Тихого Дома, был им и им останешься. Я не знаю, что ты там наплел старушке Молли, но была б моя воля – я бы тебе уже давно удавил. За Вернона, за Ирэн, за Покойника Сидха, да и просто так… Вот хотя бы за этих лошадей!
Аттон вздохнул и покачал головой.
– Вы так ничего и не поняли, ну да и Иллар с вами… Меч далеко не убирай, я не на долго.
– Почему же не поняли? Все мы уже поняли. Ты предатель. Ты остался один, последний воин, предавший свой Круг. У тебя не осталось друзей, у тебя нет даже крыши над головой. Ты бродяга, нищий изгой. Никто не будет оплакивать твою смерть. Даже в Падруке не примут тебя… Может ты думаешь, что найдешь приют в Тихом Доме? Вот уж нет. Молли может обещать все что угодно, но она говорит пока только за свой клан. Другие солдаты ночи не простят тебе предательства. У тебя одна дорога – исчезнуть в самой захолустной дыре, пока до тебя не добрались.
– Много ты знаешь о дорогах, Сапожник…
Биролец постоял еще немного, с ненавистью глядя ему в лицо, затем резко повернулся и прошел в дом. Остальные немедленно последовали за ним. Аттон вернулся к воротам, взял лошадей под уздцы и провел их во двор. У коновязи его встретила высокая худая женщина с неприятным костистым лицом старухи. Она стояла молча, опираясь на мощный лук, и смотрела, как Аттона привязывает лошадей. Когда он закончил, она раздвинула тонкие серые губы и прошипела: "Подонок!", а затем медленно отвернулась и пошла к дому.
Аттон ополоснул руки прямо в поилке, посмотрел ей вслед и пробурчал себе под нос:
– Джайллар, и почему меня сегодня никто не рад видеть?
Осторожно ступая по мокрым доскам он прошел в дом и остановился в захламленной холле. Ранее ему не доводилось бывать в Опорном Замке Тихого Дома, и теперь он с интересом разглядывал сваленные в кучу предметы роскоши – тяжелые подсвечники, картины и скульптуры из камня и бронзы, все то, что еще не успело перейти во владение к новым хозяевам. Особенно ценных предметов среди этого хлама конечно же не было, все самое дорогое хранилось в особых тайниках, но именно здесь, в этой комнате, по всей видимости, принимали перекупщиков со всех концов Лаоры. Аттон внимательно оглядел стены и сразу же обнаружил тщательно замаскированную нишу, в которой должен был скрываться арбалетчик, на тот случай если торги вдруг приведут к неожиданной развязке. Аттон прошел через холл, наугад толкнул первую же дверь и увидел хозяйку.
Большая Ма восседала прямо на полу среди множества подушек в центре огромной комнаты, все стены которой были затянуты пыльными коврами. Ее могучие плечи украшало изысканное манто из черного блестящего меха с длинным ворсом, а толстые пальцы, сжимающие огромную кружку, были унизаны перстнями. Перед ней лежали горки золотых и серебряных колец, и несколько сверкающих бриллиантами украшений.
Аттон, чувствуя на себе тяжелый взгляд больших черных глаз, прошел через комнату и сел у окна.
– Ты не был этой ночью в замке, и не выполнил то, что хотел, не так ли, Птица-Лезвие?
Аттон провел пальцем по подоконнику и поморщился.
