Н Джеймисин - Сто тысяч Королевств
— Подобно большинство Арамери, я родился здесь, в Небесах, но высокородные отослали меня в Лейтарию — скрипторскую коллегию; мне было всего четыре года отроду, когда обнаружился мой талант к языкам. И только двадцать, когда я вернулся обратно; самый юный из мастеров, заслуживших когда-либо одобрение. Алмаз чистой воды, если можно так выразиться, но, увы, пока что без должной огранки. В действительности, почти дитя.
Ну, мне и самой-то, по большему счёту, не было ещё и двадцати; но, разумеется, дикари взрослеют куда как быстрее окультуренной знати. Я промолчала.
— Отец скончался как раз в моё отсутствие, — продолжил он. — Мать… — Он неопределённо пожал плечами. — Пропала без вести в одну из ночей. Впрочем, такие исчезновения здесь не редкость. Не скажу, что это принесло особые огорчения. По возвращении мне был пожалован статус чистокровного, а она… она довольствовалась самой нижайшей ступенью. Даже будь эта женщина жива по сию пору, я был бы уже не её сыном. — Замолкнув ненадолго, он глянул на меня. — Звучит несколько бессердечно, верно?
Я неспеша тряхнула головой.
— Я порядком уже пробыла в Небесах, чтобы привыкнуть к подобному.
Он издал слабый смешок: не знаю, чего уж в нём было больше — веселья или цинизма.
— Я поболе вашего свыкался со здешними местами. Опыт не из приятного, как ни поверни, — уточнил он. — Ваша мать облегчила задачу. Она была… — похожа на вас. В некотором роде. Кроткая, безмятежная на поверхности, и совсем иная внутри.
Я воззрилась на него, немало подивившись подобному описанию.
— Разумеется, я был сражён наповал, более того, охвачен страстью. Её безупречная красота, острый ум, весь этот ореол власти и силы… — Он повёл плечами. — Но всё, чем приходилось довольствоваться, так это восторгаться ею на почтительном расстоянии. Настолько уж незрелым юнцом я не был. Так что моё удивление было ни с чем не сравнимым, когда она предложила мне большее, чем простое любование.
— Матушка никогда не опустилась бы до такого.
Несколько мгновений мы сверлили друг друга взглядами: он — со снисхождением, я — со злостью.
— То была недолгая интрижка, ничего особенного, — сказал он наконец. — Просто пара неделей постельных развлечений. А после она повстречала вашего батюшку и утратила ко мне всякий интерес. — Он деланно стянул губы в бледной усмешке. — Не могу сказать, что это меня обрадовало.
— Говорю вам… — начала было с подступившим к горлу пылающим гневом.
— Вы совсем не знали её, — обмолвился он мягко. Именно этот ласковый тон заставил меня подавиться словами. — Ни один ребёнок не знает своих родителей по-настоящему.
— Можно подумать, вы знали, — отрезала я, напрочь отказывась даже помыслить, насколько по-детски звучали мои обвинения.
Лицо Вирейна скривилось, подёрнувшись столь застарелой болью, что сомнений не оставалось — он говорил истинную правду. Он любил её. Он был её любовником. А она сбежала, выйдя за отца, оставив скриптору одни лишь воспоминания пополам со жгучей тоской. Ещё одна, свежая рана теперь нестерпимо жгла мне душу: он был прав, прав во всём — я действительно не знала её. Совсем не знала. Сама только мысль, что матушка была способна на подобные вещи, непрестанно травила сердце.
Вирейн отвернулся.
— Что ж, вот и всё. Вы же столь жаждали знать причины, по которым я предложил вам свою руку в качестве сопровождающего. Так знайте теперь: вы — не единственная, кто скорбит, оплакивая Киннет. — Он зашёлся глубоким вздохом. — Дайте знать, если измените свой выбор. — Отвесив короткий поклон, скриптор направился к двери.
— Постойте, — вмешалась я, и он замер на полушаге. — Я уже говорила прежде: матушка ничего не совершала без причины. Так почему она отдалась вам?
— Откуда мне знать?
— Но уж задуматься вам ничто не мешало?
Секунду он словно что-то напряжённо переваривал в раздумьях, потом покачал головой. Ещё одна усмешка, на сей раз безнадёжно усталая.
— Думал и думаю лишь одно — что не желаю допытываться до истины. И вам не советую.
Он вышёл, хлопнув дверью; и я ещё долго таращилась на запертую дверь.
А после отправилась на поиски допытываемых ответов.
***
Первым делом я вернулась в матушкину комнату и извлекла спрятанный за изголовье кровати ларец с письмами. Развернулась, держа в руках ящичек, и столкнулась глаза в глаза с портретом. Взыскательный взгляд смерил меня в упор. Незнакомка, которую я совсем не знала. Неведомая мне бабка. Мать моей матери.
— Прости, — пробормотала невнятной скороговоркой и покинула комнату вновь.
Найти должный коридор не составило особого труда. Я просто бродила туда-сюда, покуда обострившееся чутьё не подсказало "вот оно!"; дружелюбный отголосок хорошо известной мне силы витал поблизости, — секунда, и по коже побежали знакомые мурашки. Повинуясь инстинкту, я двинулась вперёд, держась, как за путеводную нить, этого отзвука, пока не уткнулась в некую невзрачного вида стену; наконец-то, нашлась подходящая точка.
Наречие богов не предназначено для смертного языка, но раз во мне была заточена душа богини… От дурной овцы хоть шерсти клок, как говорится.
— Atadie… — прошептала еле слышно, и камень отверзся.
Мне пришлось пробираться аж двумя мёртвыми кавернами, прежде чем наткнуться на сиехову модель планетария. Стоило стене за спиной сойтись прежней твердью, я недоумённо огляделась по сторонам, с удивлением отмечая, сколько резко изменился здешний пейзаж в сравнение с прошлым моим визитом. Теперь здесь царило странное запустенье. Десятка три, или около того, разноцветных сфер небрежно валялись, недвижимые, по всему полу; часть испещряли трещины, часть ощеривалась неровными сколами. Тех, что худо-бедно дрейфовали прежним курсом, можно было пересчитать по пальцам. Однако жёлтого шара нигде видно не было.
Зато среди сфер виднелся Сиех, притуленный на слегка скрученном в виде спирали выросте дворцовой плоти, и Закхарн, присевшая рядом с ним. Сиех выглядел моложе себя самого, бывшего на арене, но куда как взрослее привычного мне мальчугана: длинноногий, худой и долговязый, уже не подросток, но ещё и не юноша. Удивительно, но Закхарн даже сняла убрус, обычно полностью скрывающий голову, — кольца волос обрамляли ту шапочкой тугих, вьющихся завитков. Почти как у меня, не считая странного цвета. Белоснежные у корней и отдающие в голубизну на кончиках.
Оба они разом оборотились ко мне. Подойдя, я опустилась на корточки, ставя ларец подле себя.
