Елена Хаецкая - Нелегал
Бывший раб безмолвно набросился на бывшего хозяина.
Первый удар пришелся Авденаго на правую сторону груди: кинжал вошел в плоть, и на плаще появилось еще одно бурое пятно. Евтихий выдернул нож и снова занес руку. Теперь Авденаго увернулся и упал на колени. Евтихий накинулся на него сверху, как коршун. Авденаго успел перекатиться набок. Кинжал, с силой ударившись о камни мостовой, высек искры.
Рыча от боли, Авденаго поднял дубинку, намереваясь отбить очередную атаку. Евтихий неловко махнул кинжалом и промахнулся, зато не промахнулся Авденаго: дубина, взятая в гробнице Кохаги, попала прямо по голове Евтихия.
И случилось то, чего не ожидали ни Евтихий, ни наблюдавшая за поединком Деянира, ни сам Авденаго.
Евтихий исчез.
* * *Деянира подбежала к раненому и принялась бить его кулачками, не разбирая — по лицу, по голове, по раненой груди.
— Где он? Где он? — повторяла девушка.
Авденаго не шевелился, не делал ни малейшей попытки увернуться или хотя бы закрыть лицо. Он лежал под градом ударов и собирался с силами, а их становилось все меньше.
— Где он? — кричала вне себя Деянира.
Наконец Авденаго рывком сел и тут же рухнул обратно на мостовую.
Деянира наступила на дубинку:
— Не прикасайся! Не прикасайся к ней!
— Дура, — прошептал Авденаго.
Деянира плюхнулась рядом с ним и разрыдалась. Авденаго равнодушно смотрел, как слезы стекают по ее бледным щекам, капают с кончика востренького носа.
— Что с ним? — пробормотала она, глядя прямо перед собой, как будто в надежде услышать от пустоты какой-то внятный ответ. — Что с ним случилось? Куда он пропал?
— Какая тебе разница, красавица, — шептал рядом с ней Авденаго. — Он ведь все равно собирался уйти от тебя.
— Откуда ты знаешь? — Она яростно накинулась на него и снова занесла кулак, но теперь Авденаго перехватил ее руку. — Откуда тебе знать, животное!
— Я не животное.
— Ты тролль! Он сказал мне, кто ты. Ты тролль!
— Я его господин, — сказал Авденаго. — Я волен был сделать с ним что угодно.
— Ты отпустил его.
— Это не имеет значения.
— Животное.
— Дура.
Она вырвалась из его хватки, передернула плечами.
— Что ты себе позволяешь?
— Я позволяю себе ровно то, что позволила мне ты, Деянира, — сказал Авденаго. — И… перевяжи меня какой-нибудь тряпкой, а? По-моему, твой приятель пырнул меня слишком сильно.
— По-твоему, я сейчас буду возиться с твоими ранами? Пачкать руки твоей кровью и этой дрянью, которой ты вымазался?
— Это священная тьма из священной гробницы, — возразил Авденаго. — Помоги мне, Деянира, и я уберусь из города. Ты больше никогда обо мне не услышишь.
— Ну вот еще! — рассердилась она. — Что ты сделал с Евтихием?
— Клянусь — понятия не имею, — Авденаго вздохнул. — Слушай, я сейчас сознание потеряю, сделай что-нибудь… — предупредил он.
Она выпрямилась, стоя рядом с ним на коленях, и громко закричала:
— Стража!
* * *Когда Авденаго открыл глаза, он обнаружил, что находится в очень светлом, выбеленном помещении с низким потолком. На стенах висело оружие, по большей части очень ржавое или сломанное.
Очевидно, это были трофеи, взятые в каких-то давних сражениях. Горожане, сами по себе люди не воинственные, обладали поразительной мстительностью по отношению к тем, с кем приходилось сходиться на поле брани. Частично эта мстительность проявлялась в том, как они относились к «пленному оружию». Наверняка сохранились и другие свидетельства, вроде хвастливых и нудных «героических хроник».
Авденаго очень внимательно оглядывал комнату, в которой проснулся. Любая мелочь могла помочь ему выбраться или погубить. Он еще не знал, как ему быть. Следовало собрать информацию. Одинокий шпион-засланец всегда с этого начинает, особенно после очередного провала.
В том, что имеет место именно провал, Авденаго не сомневался: он ранен и в плену, а добытый с такими трудами и опасностями артефакт исчез.
Комната, где находился Авденаго, была довольно просторной и, несмотря на низкие потолки, воздуха в ней хватало. Когда-то Миха Балашов (еще бы вспомнить, кто это!) слышал от своего школьного учителя презрительное упоминание о низких потолках. «Потолки высотой меньше четырех с половиной метров, — морщился Николай Иванович, — воспринимаются жителями „старого фонда“ как гроб. Я говорю вам это для того, чтобы вы имели представление о том, что такое низкий потолок и высокий. Не только в плане жилья, но и касательно всех прочих требований к жизни. В первую очередь — к интеллектуальным… Боже, для чего я сотрясаю воздух! Всех вас вскормила помойная труба Купчино и расплющила Ульянка. В самом лучшем случае ваша духовная родина — бывшая Уткина Заводь, с чем всех вас и поздравляю».
Это было, кажется, не вполне справедливо… Восстанавливая сейчас в памяти тот странный монолог Николая Ивановича (а все монологи учителя были в той или иной мере весьма странными), Авденаго приходил к пониманию одной исключительно простой вещи. Николай Иванович рассуждал как тролль, и логика у него была троллиная. Конечно, если сопоставлять, то Николай Иванович — скорее, тролль из высших. Из самых высших. Но к людям он совершенно очевидно относился как к представителям чуждой ему расы.
Размышления Авденаго были прерваны появлением капитана городской стражи. Авденаго едва было не сказал ему:
— Голубчик, поспешили. Я еще не завершил осмотр помещения и не закончил анализ ситуации в целом. Не могли бы вы быть так любезны — не оставили бы вы меня в покое еще на полчасика?
Черт. Слишком рано.
Капитана сопровождали двое стражников. Один посматривал на Авденаго угрюмо, другой вообще на пленника не смотрел — таращился в окно на яркий день, скучал. Его, небось, ждет-поджидает подруга. Какая-нибудь дочка булочника с глазами, как чернослив, и сиськами, как булочки. Уж конечно, с такой тискаться куда веселее, чем торчать в казарме.
«Ничего, сукин сын, поторчишь в казарме», — злорадно подумал Авденаго. Настроение у него улучшилось.
Капитан остановился в пяти шагах от широкой лавки, на которой лежал пленник, и сказал:
— Так. Определимся. Ранение верхней части груди. Дыхание без всхлипов. Городская казна заплатила доктору за ночной вызов восемь голов. Следовательно, твой долг городской казне — десять голов.
— Два вопроса, — откликнулся Авденаго и растопырил два пальца. — Почему десять голов следуют из восьми? Это первый вопрос. И второй: чьи головы я должен добыть и с какой скоростью?
— Два ответа, — в тон ему сказал капитан. К счастью, типично троллиная манера выражаться была в Гоэбихоне пока что неизвестна. — Десять следуют из восьми вследствие процентов. Процентная ставка для пришельцев и чужаков в Гоэбихоне высока. Это понятно? Второй вопрос лично я склонен расценивать как шутку дурного пошиба. Она не смешная! — заорал капитан в лицо Авденаго. — Ты нарушил общественный порядок, напугал члена гильдии гобеленщиков.
