Гай Гэвриел Кей - Блуждающий огонь
Она была Ясновидящей Бреннина. Ее обязанностью, ее работой было видеть сны. И уже во второй раз за последние три ночи ей привиделось, что ее отсылают прочь ото всех, кого она знала и любила. Первый раз этот сон посетил ее две ночи назад, в постели Лорина, после прекрасной ночи любви, которую они оба будут всю жизнь вспоминать с благодарностью. Она была вся охвачена этим сном, она действовала внутри него, когда голос Джаэль, оплакивавшей смерть Лиадона, разбудил их, ее и Лорина.
И вот теперь этот сон снова приснился ей, путаный, какими всегда бывают подобные сны, скользящие по виткам временной спирали.
В этом сне она чувствовала едкий дым от горящих костров, а в дыму с трудом можно было различить какие-то фигуры. И за дымом виднелись пещеры, но не такие, как Дан Мора; эти пещеры были очень глубоки и широки, и находились они где-то высоко в горах. А потом это видение затуманилось и пропало — это время ускользнуло из силков, сплетенных ее даром ясновидения. И она увидела себя — чуть позже, — и ее лицо и руки были покрыты свежими ссадинами. Но крови почему-то не было. Не было крови. И вспыхивал какой-то непонятный огонь. И отовсюду слышалось пение. Потом ярко вспыхнул у нее на руке Бальрат, и она — как и в том сне о Стоунхендже — чуть не потеряла сознание от боли, которую всегда и непременно испытывала, когда зажигался этот блуждающий огонь. На этот раз было даже еще хуже, потому что совершалось нечто чудовищное, чему нет прощения. И столь мощное свечение Бальрата явно предвещало столь всеобъемлющие и столь грозные последствия, что даже после всего того, что уже было ею пережито, она громко стенала во сне от тяжкой душевной муки и все выкрикивала тот извечный вопрос, который, как она надеялась, уже отчасти разрешился: «Кто я такая, чтобы выносить все это?»
И ответа на него, конечно же, не услышала. А разбудили ее лившиеся в окно солнечные лучи и пение бесчисленного множества птиц.
Она встала, хотя и с некоторым трудом, испытывая боль в сердце, странно контрастировавшую с этим звонким цветущим утром. Пришлось даже немного подождать, пока утихнет эта боль. Потом она вышла на улицу. Провожатый уже ждал ее, и обе лошади были оседланы и полностью готовы к путешествию. Сперва она хотела ехать одна, но оба мага и Джаэль — в кои-то веки эти вечные враги объединились! — а также сам Айлерон категорически это ей запретили и стали настаивать на целом отряде сопровождения, но уж тут, в свою очередь, воспротивилась она сама. Она всего лишь намеревалась отдать долг; и это не имело к войне никакого отношения. Так она им и сказала. И больше она ничего не стала им говорить.
Но на одного провожатого все-таки согласилась — не была уверена, что сумеет отыскать дорогу. Ничего, пришлось им смириться.
— Я же с самого начала говорила тебе, — сказала она тогда Айлерону, — что не очень-то умею подчиняться приказам. — Но в ответ на эту ее шутку никто не засмеялся и даже не улыбнулся. Ничего удивительного. Она и сама не улыбалась. Какие могут быть улыбки, когда Кевин мертв, и все пути их расходятся в разные стороны. И только один Ткач знает, сойдутся ли они когда-нибудь снова.
А теперь вот ей предстояло еще одно долгое расставание с ними со всеми. Стражник вывел вперед слепого шамана Гиринта и подвел старика к ожидавшим его Айвору, его жене Лит и дочери Лиане. Ким заметила, что глаза у девушки все еще красные и припухшие. Ах, как много маленьких горестей и бед таилось внутри бед поистине огромных!
Гиринт в своей обычной жутковатой манере остановился прямо перед нею, и она почувствовала невидимые прикосновения его мыслей. Он был еще очень слаб физически, это видели все, но духом был крепок по-прежнему.
— Пока еще и дух тоже слабоват, — вдруг громко сказал он в ответ на ее мысли. — Но скоро я совсем поправлюсь — как только съем добрый кусок жареного мяса элтора, сидя на травке под звездным небом.
Поддавшись внезапному порыву, Ким шагнула к старику и поцеловала его в щеку.
— Я бы с удовольствием попировала с тобою вместе! — сказала она совершенно искренне.
Костлявая рука Гиринта стиснула ее плечо.
— Да, мне бы тоже очень этого хотелось, сновидица. Я рад, что перед смертью успел постоять с тобою рядом.
— Мы можем постоять с тобой рядом еще много-много раз, — сказала она.
Но он не ответил. Только еще крепче стиснул ее плечо и, подойдя еще на шаг ближе, прошептал, чтобы слышать его могла лишь она одна:
— Прошлой ночью я видел во сне Венец Лизен, но не понял, на чьей же голове он красовался. — Тон у него был извиняющийся.
Она замерла, затаив дыхание, но сказала довольно спокойно:
— Ее лицо видеть могла только Исанна. Наверное, и я тоже смогла бы. Ты не думай об этом, Гиринт. Возвращайся к себе на Равнину со спокойной душой. Там тебе предстоит решить еще немало сложных задач. Ты не можешь делать все за всех — один.
— Ты тоже, — сказал он. — Но если захочешь, то можешь читать мои мысли.
И отлично понимая, что и он тоже сможет тогда читать ее мысли, Ким ответила:
— Нет. Вряд ли тебе захочется делить со мной ответственность за то, что я собираюсь делать. Даже мысленно. Посылай свои мысли на запад, Гиринт. Теперь самая трудная задача, как мне кажется, стоит перед Лорином и Мэттом. На том самом острове, где умер Амаргин.
Она позволила ему проникнуть в ее мысли и увидеть те расплывчатые тени из ее снов.
— Ох, детка! — прошептал он взволнованно и, взяв обе ее руки в свои, поднес их к губам и поцеловал. А потом побрел прочь, сгорбившись так, словно на плечи ему давил не просто груз прожитых лет, а нечто куда более тяжкое.
А Ким наконец повернулась к своим друзьям, которые терпеливо ждали ее в сторонке. Зеленела трава, вовсю распевали птицы, и солнце поднялось уже совсем высоко над горами. Ким посмотрела в небо, прикрывая глаза ладонью, и спросила:
— Ну что, все готово?
· Да, — ответил Брок из Банир Тал. И они вскочили на коней и отправились в дальний поход — в Кат Миголь, страну параико.
«Шел к Богине всю свою жизнь», — так Джаэль сказала тогда о Кевине. И Дженнифер, оставшись в своей комнате одна, наконец поняла тайный смысл ее слов. Даже Верховная жрица не могла знать, насколько справедливы были ее слова. Дженнифер почувствовала вдруг, что каждый ее нерв совершенно оголен, словно прорвал защитную оболочку и оказался предельно уязвимым для всего на свете.
Все их жаркие ночи любви предстали теперь перед ней с ужасающей ясностью. Те ночи, когда она лежала рядом с Кевином после безумств бурной страсти и наблюдала, как он изо всех сил старается вернуться в реальный мир из тех немыслимых далей, куда эта страсть его занесла. Это была единственная не поддающаяся ни контролю, ни пониманию вещь в нем, которая очень ее пугала. Он точно падал в бездну, стремительно ввинчивался в пучину страсти, а она не способна была даже проследить, на какой глубине он обретает наслаждение. И много, много ночей пролежала она без сна, глядя на его красивое лицо и наслаждаясь спокойным, точнее успокоенным, выражением этого лица, когда Кевин наконец выныривал из неведомых глубин и засыпал.
