Анастасия Парфёнова - Обрекающие на Жизнь
— И всё-таки: не могли бы вы выразиться чуть конкретнее, Антея-эль, — очаровательно улыбнулся Рубиус. Упускать шанс поторговаться и узнать что-то новое он не собирался.
— Это религиозное событие, — я взмахнула пальцам пытаясь обозначить что-то сложное и многослойное, передающее всю неоднозначность понятия «религия» в теократическом обществе. Трудно общаться с помощью только слов, без сен-образов.
От Аррека.
Ты говоришь, что не хочешь быть
Никому никогда рабой…
Значит, будет рабом
Тот, кто будет с тобой.
От меня. Уже не утруждая себя изящными сен-образами. Ты волен уйти в любую минуту.
Стерва. От Аррека.
Предатель. От меня. Не совсем справедливо, но с чувством. Достал.
Пауза.
Тебе не нужно наказывать себя, Антея. Позволь себе плеснуть скорбь по-другому.
Не знаю, почему я его не ударила.
Безмятежно улыбнулась Рубиусу.
— Кроме того, я хотела бы представить завтра свою Наследницу.
Это заявление было подобно взорвавшейся бесшумной бомбе. Даже высшие дараи, прошедшие многолетнюю школу дипломатии, резко выпрямились, не в силах скрыть удивление. Аррек закрылся, прекращая бесполезный спор. Оставалось молиться, чтобы его самообладания хватило до тоге момента, пока мы не окажемся одни.
Я подалась вперёд.
— В Конклаве Эйхаррона существует определённое напряжение по поводу той, которая будет после меня на посту Хранительницы. Я понимаю, всех волнует вопрос, удастся ли её контролировать. Завтра вы сможете встретиться с Лейруору тор Шеррн и получить ответы на все неясные вопросы, — с искренней и прямой наивностью, совершенно выбивающей из колеи этих любителей интриг и намёков, сказала я. Затем тихо попросила: — Мне бы хотелось, чтобы вы присутствовали. Хотя бы как мои друзья.
Адрея подняла руку к губам, и мягкий звон её браслетов заставил меня гадать, не слишком ли много сказано.
Рубиус прищурился.
— А это удастся?
Я вопросительно повела ушами.
— Её контролировать?
Ну и вопрос! Я засмеялась.
Опасный вопрос, вопрос-ловушка. Он вывел нас на очень зыбкую, потенциально предательскую почву. Во всех смыслах этого слова.
— Не знаю, — я отвечала абсолютно правдиво, как и всегда при общении с ними. — Можете попробовать. У неё тонкое чувство юмора, она не обидится.
— Аррек рассказывал, — небрежно бросил огненный арр Вуэйн, и я улыбнулась в ответ на столь откровенную провокацию.
— Хорошо, — я и на самом деле была довольна.
Сказано было много больше, чем способно уместиться в словах. Адрея и Рубиус переглянулись, потом чуть склонили головы.
— Мы придём.
Не думаю, чтобы эти двое способны были осознать, что именно произошло только что в этой комнате, но даже то, что они смогли уловить, более чем оправдывало кажущуюся на первый взгляд суматошной, почти бессмысленной встречу. А если нет… что ж, они должны были научиться не делать излишне поспешных выводов о действиях эль-ин.
— Благодарю вас. — Упавшие на лицо золотые пряди скрыли глаза, в которых смешались все драгоценные камни Вселенной и все цвета спектра, но в которых не было места ничему единому и цельному.
Аррек поднялся, светским движением протягивая мне руку, и я тоже скользнула на ноги, грациозная и почти уже потерянная для этого мира. В теле ощущалась странная лёгкость и онемение. Молчаливые и сдержанные прощальные поклоны, шелест крыльев и заученные движения ритуала. Казалось, мы танцевали какой-то сложный придворный танец, строгий и скорбный, совершенно беззвучный. Я не столько прошла, сколько проскользнула к выходу плавная непрерывность движений, рука покоится в руке Аррека, Вероятностные щиты окутали плечи, будто плащ! наброшенный заботливой и любящей рукой.
— Антея…
Я повернулась. Выражение лица Адреи арр Тон Грин было невозможно определить, но теперь в нём не осталось и следа от привычно-невыразительной дарайской маски. Было мгновение, когда мне показалось, она заговорит, но потом темноглазая леди лишь без слов покачала головой.
— Спасибо, — ответила я на её молчание и, повернувшись, выскользнула из этой комнаты и из этой реальности.
* * *Домой мы вошли рука об руку, исполняя всё тот же молчаливый и грациозный ритуал. Скользнули в малую гостиную, отпуская телохранителей и позволяя мощнейшим защитным заклинаниям онн сомкнуться за спиной. Аррек подвёл меня к изящному креслу чёрного дерева и усадил, двигаясь всё в том же ритме безмолвного придворного танца. Отошёл к столу, на котором нас ждали бутылка охлаждённого вина и два тонких прозрачных бокала.
Комната была погружена во тьму. Серебристо-синие блики медленно скользили по стенам, окрашивая всё в нереальные лунные тона, угольно-чёрная мебель разрезала гармонию непрерывности, создавая тревожное и бередящее душу настроение. Сияющая фигура Аррека казалась на этом фоне чем невыразимо прекрасным и очень, очень далёким.
Сегодня — последняя ночь. Во всех смыслах.
Наконец-то.
Он скользнул ко мне — лишённая жизни фигура. Протянул бокал красного вина. Когда мы сомкнули на мгновение хрупкие хрустальные сосуды, тонкий звон заполнил пустые комнаты и коридоры, знаменуя начало новой битвы.
Понимал ли Аррек, что я только что сделала? Понимал ли до конца, чем завершилась эта сложная, многослойная интрига?
Он никогда не позволял мне заглянуть дальше определённого предела. Всегда была грань, некий барьер, нерушимо сплетённый из непроницаемых Вероятностных щитов и первородной дарайской гордости. Что-то, чего я не понимала. Что-то, что оставляло меня потерявшей ориентиры в этом непонимании.
Так и должно быть. Ни одно существо не может быть полностью открыто взгляду извне, в противном случае оно потеряет нечто большее, чем право называться самим собой. Но… эти ограничения должны распространяться на обе стороны. В противном случае, какой в них смысл?
Аррек никогда особенно не старался проникнуть в мои тайны. Ему было интересно разгадывать эль-ин и меня в частности, но интерес этот казался несколько… академическим, что ли. Так интересно открыть новую редкую книгу, разгадать новый, запутанный шифр. Если же я говорила «нет», он никогда не настаивал на том, чтобы заглянуть дальше.
Зачем? Зачем заглядывать вглубь того, что всегда можешь изменить по своему желанию? И он менял. Лепил по своему образу и подобию. Нет, не так. Он лепил меня по тому образу, что жил в его сердце. Всё ещё. Всегда.
Вене. Мы впитываем образ, как храмовая танцовщица впитывает молитву поз и движений. И столь же легко его отбрасываем.
