Марина Ефиминюк - Игры по чужим правилам
Неловко помявшись, я уже собиралась уйти, как меня остановил его оклик:
— Антонова, передавай подруге привет! Скажи, что мы закатим вечеринку, когда она вернется!
Ошарашено моргнув, я согласно кивнула и заторопилась по проходу между столами, отшатываясь от суетливых официантов. Невольно вспоминались рассуждения Андрея о том, что он бы и близко не подошел к выжившей самоубийце. Судя по всему, случайное столкновение с ведьмаками кардинальным образом изменило мировоззрение парня, как когда-то мое собственное.
* * *Казалось, что в стенах психиатрического отделения время консервировалось вместе с сознанием пациентов. Мне с детства помнилась угнетающая атмосфера больничных коридоров, которая за много лет никак не изменилась: решетки на окнах, вытертый линолеум, светлые стены, дерматиновые кресла с откидными сиденьями, пожелтевшие от времени самодельные плакаты. Воздух пах хлоркой вперемешку с хозяйственным мылом, а нерушимая тишина отдавала привкусом насильно подавленной тревоги.
Мама была раздражена. Шла быстро, громко и сердито, стучала каблуками, а я старательно подстраивалась под ее стремительную походку.
— Александра, прекрати меня преследовать! — наконец, не выдержала матушка и остановилась так резко, что я по инерции сделала еще пару шагов. — Ты уже получила однозначный ответ — нет!
— Да наплевать, что к пациентам не пускают посетителей!
— Дочь, что за выражения! — сурово осекла мать.
— Не придирайся к словам. Ты же здесь главная, отмени дурацкое правило на пять минут, — заканючила я.
— Катерине уже дают лекарства, — вздохнула мама, — станется, что она тебя даже не узнает.
— Значит, я ее ничем не смогу расстроить.
Мамуля колебалась, не желая нарушать уставленный порядок.
— Пожалуйста. — Я жалобно хлопнула глазами. Вероятно, в моем лице отражалась такая нечеловеческая тоска, что она сдалась.
— Господи, не могу поверить, что я поддаюсь на твои уговоры! — проворчала маман и, стащив с плеч белый халат с именным бейджиком, протянула мне. — Заложишь отцу, превращусь в злую мачеху!
— Главное, не заставляй драить полы, — легко согласилась я, протискивая руки в узкие рукава халата.
От одежды пахло резковатыми духами «Шанель N5» и лекарством от кашля. В кармане лежала горсть «барбарисок». Учитывая, что, назло моему дородному папане, родительница круглогодично сидела на строгой диете, то припрятанные леденцы считались страшной контрабандой. Ехидно изогнув брови, я продемонстрировала конфеты, завернутые в шуршащие фантики.
— Расскажешь папе, лишу наследства! — Пойманная с поличным матушка не церемонилась.
— Что ты! — уверила я, нахально пересыпая леденцы в кармашек рюкзака. — Но, раз пошла такая пьянка, может, купишь домой сахарницу? А то очень грустно хлебать пустой чай.
— Верни конфеты на место, иначе отец узнает, что ты не с первого раза сдала логику! — заявила она.
Людей, по части шантажа равных профессиональному психиатру, конечно же, не нашлось бы. Лично меня мама всегда укладывала на две лопатки.
— Уговорила, — сдалась я, сунув обратно в карман пару конфет.
— И, Саш, — голос матери неожиданно изменился, из него исчезла напускная строгость, — не задавай подруге вопросов, почему она порезала руки. Как бы оно глупо ни звучало, но, похоже, Катерина пыталась совершить самоубийство из-за парня, с которым рассталась.
Мама невольно покосилась на мою повязку, выглядывающую из-под рукава халата. Чтобы избежать ненужных расспросов, я соврала, будто порезалась об упавшее в институтской раздевалке зеркало. Конечно, байка получилась нескладная (да и раны, вообще, не заживали), однако родители предпочли поверить — этакая обоюдная семейная ложь. Впрочем, зеркало действительно падало, а я тем вечером, в самом деле, на несколько часов умерла ради парня и возродилась, как бессмертная птица феникс.
— У тебя пять минут, — дала последнее наставление родительница.
От вида знакомой палаты, в которой мне самой пришлось провести несколько мучительных недель после аварии, по спине побежали мурашки. Катерина лежала на узкой пружинной койке и обреченно рассматривала унылый пейзаж за окном. С трудом я отвела глаза от перевязанных рук, покоившихся поверх белой простыни, и тихонечко проскрипела:
— К вам гости!
Спустя несколько секунд, подруга заторможено повернула голову. Она точно бы смотрела мимо меня и молчала, вероятно, пытаясь выудить из одурманенной лекарствами памяти, кто именно из знакомых неловко переминался на пороге. Желудок завязался в тугой узел, и во рту появилась горечь.
Мама оказалась права, не стоило приезжать. Видеть близкого человека в подобном состоянии, являлось настоящей пыткой, а я была слабая, очень слабая.
— Привет. — Подойдя, я присела на самый краешек кровати.
— Ты вернулась, — наконец, узнавая меня, невнятно пробормотала Катя.
— Да. — Я запнулась, а в горле снова запершило. — Вернулась.
— Мне не нравилось, кем ты была. Нелюдем.
Глаза закололо от слез, но едва ли подруга сейчас замечала чужие переживания. Она находилась в своем собственном мире, навеянном успокоительными пилюлями. Наверное, в том мире, как в грустной песне американского рокера, никогда не умирали хрупкие бабочки.
— Ян говорил ужасные вещи о тебе, обо всех, и я верила. Верила, хотя ты моя единственная настоящая подруга, — Катюша скривила горестную гримасу. — Он подарил мне подвеску. Очень красивую, с жемчужиной. Помнишь, подвеску с черной жемчужиной?
— Ты, главное, не волнуйся, — прошептала я и осторожно сжала ледяные пальчики бредящей девушки, — иначе меня отсюда выставят.
Она растерянно оглядела палату и, перескакивая с темы на тему, жалобно попросила:
— А ты привезешь сюда розового кролика? Он остался один дома. Наверное, ему одиноко.
— Кролика? — переспросила я, припоминая ядовито-розовую плюшевую игрушку с огромными ушами. — Без проблем.
Вдруг Катя оживилась, и в ее взгляде вспыхнул безумный огонек.
— Я тебе забыла кое-что показать!
Судя по изменившемуся настроению подруги, мы затронули одну из запрещенных тем.
— Потом, — спохватилась я, но девушка уже раскрывала ворот простенькой ночной сорочки. Кожу на груди Катерины, как раз под ключицами, обезображивала неумелая татуировка. Я смотрела на солнце с похожими на изогнутые кинжалы лучами и боялась дышать. Горло сдавил спазм.
— Что скажешь? — Катя смотрела на меня огромными сумасшедшими глазами с неестественно расширенным зрачком.
— Красиво, — оцепенело выдавила я, прижимая ко рту ладонь…
