Ольга Григорьева - Ладога
Снег покрылся бурыми пятнами, кабан визжал и силился ударить обидчиков острыми, загнутыми вверх клыками, мальчишки уворачивались, уверенно всаживая ножи в одно и то же место. Рана углублялась, кровь била ручьем, пареньки оскальзывались, перекатывались, вновь вскакивали, сами уже мало чем отличаясь от окровавленного зверя. Там, где я родился, давно бы уже поднялся женский визг, а мужики, заскочив в загон, прикрыли бы собой неразумных детишек, но викинги просто любовались, осуждая или похваливая действия подростков. И сам Ролло смотрел на смертельную забаву с легкой улыбкой, словно не его дети, все в поту и крови, сражались со смертью. И даже когда младший, Сонт, которому едва минуло десять весен, упал под ошалевшего зверя, улыбка не покинула губ ярла. «Если ты слаб жить – умри!» – вот была его правда. Я повернулся и пошел к дому. Может, правда викинга и есть единственно верная в этой жестокой жизни?
– Хельг! – Меня догнал Биер.
Он был из тех редких урман, которые не чуждались сострадания. Будь он простым воином, над ним бы потешались, но он не был простым – он был скальдом. Басенником иль баянником – по-словенски. Слагал сказы о походах ярла, прославлял славные деяния хирдманнов. Слов я не понимал, но пел он хорошо, почти как Бегун. Я давно уже перестал гнать от себя прошлое. Понял – убегая от родных мест, силился от себя убежать да от воспоминаний, а разве от них убежишь? Думаю, даже словенский ирий или вальхалла викингов не спасут от них. И Бегуна вспомнил без прежней боли, а с печалью, как вспоминал все, что оставил далеко-далеко в другой жизни.
– Хельг! – Биер пошел рядом со мной, шаг в шаг. Я покосился на него. Странным, слишком странным был Биер для викинга. Слишком любопытным, слишком наивным, слишком болтливым… Я вспомнил, как он смеялся, когда я впервые назвал его варягом. Правда, смеялся не сразу, а вначале подскочил, будто услышал нечто обидное, но, поняв, что я не со зла, начал хохотать:
– Варяги – жалкие рыбешки рядом с викингами – вольными акулами морей!
Я не понимал. Варяги – это те, что приходят с моря. Вот Рюрик – варяг, потому что он с моря. Ролло тоже с моря, значит, и он и его дружина – варяги?
– Нет, – терпеливо объяснил Биер, – варяги живут на другом берегу моря, на том, где словены, а викинги обитают в скалистых узких фьордах, там, где и место настоящим мужчинам.
Почему именно здесь, в Норангенфьерде, место мужчинам, я не стал домогаться, но разницу понял просто: урмане – не варяги.
Биер шагал рядом, по морской привычке слегка присаживаясь на каждом шагу и широко расставляя ноги. Его, как и Бегуна когда-то, женщины считали невероятно красивым. Только в отличие от своего словенского соперника Биеру это очень нравилось. Его распирало от гордости, когда грубые, почти мужские лица северных женщин заливала краска смущения. И говорить о женщинах и победах над ними он любил…
– Мы будем ловить зверя, – сказал он. Я промолчал.
– Ты пойдешь с нами. – Он не спрашивал – утверждал.
Я даже не слышал о предстоящей охоте, так почему Биер так уверен, что меня возьмут? Он пояснил:
– Без тебя нам было мало удачи. Если тебя послал Ньерд – удача будет.
– А если нет? – спросил я. Биер засмеялся:
– Зачем человеку Ньерда думать о плохом?
Ясно – Ролло надоело кормить лишний рот, но избавиться от собственной легенды не так-то легко. Самый простой способ – доказать всем, что бог отвернулся от своего посланца. А после этого с ним можно сделать все, что угодно… Я мало понимал язык викингов, но из слышанного понял твердо – весенний ранний лов редко приносит удачу. Это как пойти на медведя-шатуна по нестаявшему снегу – хлопот много, а толку чуть. Хитрый ярл все предусмотрел. Я был уверен – уж он-то ни капли не верил в посланца бога. Да и верил ли он вообще в каких-либо богов? Вряд ли… Зато пользовался чужой верой умело.
– Когда? – спросил я.
Биер пожал плечами. Конечно, откуда ему знать, что решит ярл. Ролло не походил на остальных урманских вождей. Те советовались и спорили со своими хирдманнами, а Ролло все решал сам, скрытничая до последнего мгновения. Зато как умел убеждать, в это последнее мгновение, недовольных или сомневающихся! Наши словенские обаянники о таком красноречии и не грезили!
Биер шагал, мечтательно уставившись в завешенное серой пеленой небо. Шея его была не защищена, и кадык бегал туда-сюда при каждом вздохе. Острый, совсем еще мальчишечий кадык… Смотришь на него, и не верится, что этот тонкошеий подросток, даже не мужчина еще, без тени сожаления может выбросить за борт ребенка или насмерть забить беззащитного старика. А ведь он делал это и не раз, хоть и не гордился подобным. Невелика честь убить слабого, а вот побить сильного – слава.
Я засмотрелся на Биера и, споткнувшись о чью-то подставленную ногу, с размаху полетел носом в снег. Противные холодные комья облепили лицо, не позволяя рассмотреть хохочущих обидчиков. Хотя чего на них смотреть? Я мог, не глядя, назвать каждого – Эстуд, Бранд, Альф и тот, приземистый с лысой макушкой, как его? Ах да, Гундорльф… Все простить мне не могут, что не стал рабом. Ярла-то боятся задевать, вот и задирают меня, как крайнего…
Биер что-то раздраженно им втолковывал. Гундорльф смеялся ему в лицо, отвечал небрежными грубыми замечаниями. Я поспешил подняться, пока не разгорелась драка, но Биера уже занесло. Острый язык бывает хуже ножа, наносит такие раны, за которые приходится жизнью платить. Спорил Биер с Гундорльфом, а зацепил самого опытного из хирдманнов – Альфа. Тот первый схватился за меч. Привлеченные новой забавой, подтягивались другие урмане, подзуживая соперников, быстро и умело очертили круг, вытеснив меня за его пределы. Внутри остались лишь раскрасневшиеся Альф да поносящий его Биер. Скальд казался щуплым и хрупким подростком рядом с опытным морским волком. Альфа Ролло любил. За собачью преданность, за крутой норов, за тупоумие, позволявшее ему вертеть гигантом, будто массивным топором – опасно, зато действенно. Смерть Альфа повлечет за собой и гибель Биера. В этом я не сомневался. Возможно, даже в том походе, о котором предупредил скальд. Бывает же при сильной волне смывает людей с палубы, а особенно хорошо это получается, когда кто-нибудь той волне помогает. Мальчишке не следовало связываться с Альфом. Я шагнул в круг. Викинги вокруг загудели – слыханное ли дело, кто-то осмелился помешать Тюру свершить выбор. Бог поединков строг и справедлив – рассудит без людской помощи. Сразу несколько рук потащили меня назад. Я отряхнулся, будто медведь после купания, сорвал с себя цепкие пальцы и одним прыжком вышиб за пределы круга Биера. Плечо заныло от удара, сопляк принялся подниматься, злобно скалясь и ругаясь уже на меня. Его придержали – интересно же все-таки, чего удумал странный чужак. «Вот, – подумалось мне, – верно, когда-то то же самое чувствовал сын Сновидицы. Вышибал нас из опасного круга, а мы, дураки, лишь скалились на него, ничего не понимая. Зря не помогли ему сместить Меслава. Не худшим бы он был Князем, да ведь человек задним умом всегда крепок».
