Карина Демина - Хельмова дюжина красавиц (СИ)
Или терпимая, правильнее было бы сказать?
Ее терпят, о ней помнят, за ней признали право на эту жизнь, но при том посадили на поводок, лишив иных, сугубо женских надежд, сделав не то экономкой, не то распорядительницей королевского имущества. Обидно?
И сколько лет понадобилось, чтобы обида переросла в откровенную ненависть?
— Простите, панна Клементина, — Тиана старательно смущалась, но смущение выходило ненатуральным, однако вполне образу соответствующим. — Мы заблудились! Тут столько зеркал! И такие большие! А рамы роскошные совершенно… я никогда не видела, чтобы зеркала золотом обрамляли…
— Позолотой.
— …и еще мне кажется, что оттуда смотрят…
— Кажется.
Сухие слова и взгляд внимательный, предупреждающий… губы поджала, точно запирая то, что должно было быть сказано.
— Хотела бы предупредить, панночки, — голос королевской сестры дрогнул, — не стоит разгуливать по этому дому в одиночестве… он очень старый. И заблудиться легко.
Не то она хотела сказать.
А что?
— Если вам что-то понадобится, вызовите горничную, — панна Клементина остановилась перед глухой, какой-то слишком уж тяжелой с виду дверью, — а теперь, панночки, нас ждут. Надеюсь, вас поставили в известность, что все конкурсантки обязаны носить те наряды, которые для них выберут…
Дверь поддалась не сразу.
Комната.
Огромная, показавшаяся сперва необъятной.
Белые стены. И белый потолок куполом. Белый мраморный пол, белая мебель, пожалуй излишне вычурная, белые вазы и букеты белых же роз. Огромные окна, задернутые полупрозрачной белой кисеей и зеркала, в которых отражается все та же невыносимая белизна…
— Прошу вас, — панна Клементина вошла, единственное серое пятно на белом полотне комнаты. — Сейчас вам помогут раздеться…
— Что, совсем? — не удержалась панночка Белопольска, испытывавшая преогромное желание спрятаться. Себастьян ей не позволил.
— Совсем.
— Но…
— Вы стесняетесь?
— Да…
— Позвольте вам напомнить, что в Цветочном павильоне нет мужчин. А мерки удобней снимать на голое тело…
…голое тело — это несколько экстравагантно и мягко говоря подозрительно. Зато хороший шанс рассмотреть кандидаток.
— В любом случае, вам выдадут другое белье… и не только.
— Меня и собственное устраивает, — подала голос Эржбета, проведя рукой по стене.
— А я не конкурсантка… — Евдокия попятилась к двери, но была остановлена панной Клементиной.
— Это не имеет значения. Вы живете в Цветочном павильоне, а значит, подчиняетесь его правилам. Девушки, я понимаю ваше смятение и смущение. Возможно, вам многое здесь покажется странным… неправильным… неприемлемым… но помните, что правила эти придуманы не мною.
А кем? Себастьяна все больше занимал этот вопрос.
— И у вас есть выбор. Уйти сейчас или принять заботу о вас…
…забота? Интересная у них здесь выходит забота. С хорошим таким запашком…
— …как данность.
Евдокия вздохнула и от двери отступила.
— В конце концов, — Клементине удалось изобразить улыбку, — вам ли друг друга стесняться?
И красавицы, переглянувшись, пожали плечами. Карезмийка же, прислонив топор между двумя золочеными рамами, сказала:
— Нет в наготе стыда.
И потянулась к ремешкам доспеха…
…а вот ширмочку могли бы и поставить. С ширмочкой Себастьяну было бы уютней. Да и не только ему, это карезмийке просто. Доспех сняла, сапоги стянула, сбросила штаны и поддоспешник, оставшись в простой полотняной рубахе. Подмышками расплылись круги пота, да и на груди ткань потемнела, пропитавшись испариной, но карезмийка на этакие мелочи внимания не обращала.
Поднявшись на цыпочки, она потянулась, смачно, до хруста в костях…
И Себастьян очнулся.
Что делать?
Раздеваться. Красавицы, кажется, пришли к подобному же выводу. Богуслава, уставившись в зеркало, точно зачарованная собственным отражением, расстегивала пуговицу за пуговицей. Эржбета уже избавилась от цветастого жакетика и возилась с юбками. Эльфийка, облюбовавшая дальний угол, что-то тихо говорила Евдокии, и та кивала, соглашалась, но упрямо поджатые губы говорили, что согласие это — временная мера, и происходящее Евдокии очень не по вкусу.
— Панночка, вам особое приглашение требуется? — сухо поинтересовалась Клементина.
И отобрала ридикюль.
Ничего-то там важного не было, кроме, пожалуй, семечек и пирожков с печенкой, купленных у лоточницы на площади исключительно из врожденной Себастьяна предусмотрительности.
И подсказывала интуиция, что пирожки не вернут.
— Позже ваши вещи подвергнутся досмотру…
…не Цветочный павильон, а тюрьма какая-то. И решетки на окнах сходство усиливают.
— …список предметов, запрещенных к хранению, вы получите позже…
…очаровательно.
Себастьян потрогал витую цепочку, полученную от Аврелия Яковлевича, надеясь, что украшения в список запрещенных предметов не входят, и решительно расстегнул первую из сорока шести муслиновых пуговиц…
— А у нее хвост! — сказала Эржбета, на всякий случай отступая… — Хвост!
И десяток ее отражений открыли рты, повторяя беззвучно:
— Хвост.
— Хвост, — согласилась панночка Белопольска, искомую часть тела прижав к груди… — И что с того?
— Это конкурс красоты, милочка, — проронила Ядзита, брезгливо кривясь.
— А хвост красоте не помеха!
…белая кожа, гладкая, без малейшего изъяна… и смешно было надеяться, что с первого же раза у Себастьяна выйдет хельмовку найти. Он смотрит сквозь ресницы, как смотрят и на него, с легкой брезгливостью, с плохо скрытым отвращением, с насмешкой и холодно, оценивая.
Конкурсантки ревнивы.
И раздражены. Собственная нагота делает их слабыми, и слабость они прячут…
…и все-таки кто?
Богуслава? Она держится с той равнодушной почти небрежностью, за которой видится отменное воспитание, привычка скрывать истинные эмоции. И стоит в полоборота, но отражения позволяют разглядеть ее…
Чиста.
Ядзита, которая отступила от зеркал, но, точно ощущая на себе взгляд с той стороны, постоянно озирается. Она не испугана, скорее насторожена. И вновь чиста… Иоланта… Эржбета… нет, это не тот случай.
— Панночка Белопольска, боюсь, вам придется уехать… — произнесла Клементина, выставив между собой и Тианой очки.
