Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт
А ещё и необыкновенно вкусная еда, совместное творчество Нехамы с дочерьми и её мамы, рабанит Ривки. Рути тоже вкусно готовит, но до кулинарных традиций семьи Ханани ей, конечно, далековато!..
Вернувшись на исходе шабата домой, Ширли весь вечер с упоением рассказывала маме и папе, как там было необычно, здорово и интересно. Рути, глядя куда-то в сторону, грустно кивала, и её глаза подозрительно блестели. Моти застывшим взором смотрел в пространство и словно бы не видел дочь и не слышал, что она рассказывала. Он встрепенулся, услышав первые слова из уст дочери: "У близнецов была бар-мицва! Ужасно интересно!" – и уставился в пространство неподвижным взором. Девочка даже не заметила, что тёмное облачко пробежало по лицам и мамы, и папы. "А как хорошо поёт рав Давид! Да и сам Бенци тоже!.. Какой у него приятный мягкий баритон!" – это была следующая фраза, которую Моти уловил из уст восторженной девочки. Рути пожала плечами: в её доме отец почти не пел за субботним столом, разве что подросшие братья неожиданно полюбили петь и немного скрашивали постоянно царящую в их семье атмосферу строгой безрадостности. То ли дело, внезапно вспомнила Рути, шабаты в семье у Нехамы Ханани! Но тут же ей пришло в голову, что давненько она не слышала, как её Мотеле поёт; наверно, стал немножко стесняться перед сыновьями: ведь силонокулл ни для пенья, ни для танцев не предназначен! А жаль: у Мотеле и слух прекрасный, и голос, чудесный мягкий тенор, пусть и необработанный. Впрочем, ей нравится в Моти всё – и лицо, и улыбка, и голос…
Ширли с упоением продолжала свой рассказ о впечатлениях от времяпровождения у друзей. Вдруг, случайно упомянув имя Ноама, она нерешительно замолчала и покраснела. Но родители вроде бы ничего не заметили. И Ширли снова и снова повторяла, как хорошо поют близнецы Шмулик и Рувик, как трогательно все мальчики Дороны ухаживали за нею за столом, как они все вместе гуляли по улицам посёлка, где не было ни одной машины, и дети играли прямо на мостовой… И вдруг обронила:
"А ведь где-то там, в Меирии, бабушка Хана с дедушкой Гедальей живут! Мы же у них бывали, помните? Но у Доронов, – виновато потупилась она, – мне больше понравилось… У них ужасно весело! И тепло…" – добавила она чуть слышно. Моти ничего не ответил на это, только тихо обронил: "Беседер! Бубале, я рад, что ты получила удовольствие, что тебе там было… хорошо. А сейчас пора идти спать, завтра нам всем рано вставать", – и удалился в спальню. Рути ничего не сказала, только закусила губу. Ширли с удивлением смотрела на маму, на её внезапно покрасневшие глаза раненой газели и, подойдя, обняла, нежно приласкалась к ней, молча поцеловала и ушла к себе.
***
Для старших Блохов явилось полной неожиданностью, что их дочь Ширли неожиданно увлеклась самой с некоторых пор неприемлемой в кругу эранийских элитариев хасидской музыкой. Той самой, которая уже несколько лет не звучала в доме. Во всяком случае, с тех пор, как подросли сыновья, и родители, после разрыва с родными Рути, Магидовичами, решили воспитать из детей истинных элитариев, как было принято в кругу обитателей Эрании-Алеф-Цафон и Эрании-Далет. Впрочем, в отношении сыновей прилагать для этого усилия не было никакой нужды: мальчишки давно уже подпали под полное влияние своего старшего друга Тимми Пительмана. Это – у Рути раньше, а у Моти позже – вызвало противоречивые чувства, которые Моти приписывал банальной ревности.
Рути, учительнице музыки, из всех музыкальных предпочтений детства, ранней юности и молодости пришлось оставить себе классику, джаз и современные песни Арцены. Ещё она очень любила классические, а также самобытные мюзиклы Арцены, в которых сочетались все три её музыкальных предпочтения, порой самым парадоксальным образом. Моти втайне разделял музыкальные вкусы жены и дочери, но вынужден был в последнее время изо всех сил это скрывать. Слишком часто, по делу и не по делу, ему приходилось громогласно расписываться в горячей любви к силонокуллу. В последнее время ему пришлось пару раз составить сыновьям компанию, сопровождая их в "Цедефошрию". Подавляя отвращение, он принуждал себя делать вид, что выражает почти такой же шумный восторг, какой демонстрировали не только экзальтированные юнцы, но и его солидные коллеги и ровесники, числившие себя в интеллектуалах-элитариях. Чего не сделаешь ради спокойствия и благополучия под пристальным свирепо косящим левым оком парящего где-то в недоступных высотах Арпадофеля, постреливающего то белесовато-багровыми, то густо-жёлтыми лучистыми очередями. А главное – перед мягко обволакивающим насмешливым взором под бровками домиком бывшего армейского приятеля Тима Пительмана. Ни на что большее Моти, правда, не хватило. Порой и Рути ему вторила, когда разговор об этом заходил на каком-нибудь светском рауте. Меньше всего Блохам хотелось оказаться белыми воронами в своём кругу. Правда, все эти восторги в отношении силонокулла и возмущённые, полные презрения высказывания в адрес поклонников народной музыки звучали до того фальшиво, особенно из уст Рути, что Ширли старалась не слушать разглагольствования родителей на эти темы. Это доставляло девочке-подростку нешуточные душевные страдания. За этой фальшью девочка чувствовала, но до конца не могла постичь большую личную драму отца, занимающего довольно высокий пост в "Лулиании". О маме и говорить не приходится… Но почему, почему отец публично воспроизводит, поспешно бубня на одной ноте, бред, который выдаёт о силонокулле похожая на болотную ящерицу Офелия, да ещё и теми же самыми словами, как будто долго зубрил их наизусть (словно к экзамену готовился)?!.. Девочка под любыми предлогами уклонялась от присутствия на этих сборищах. Совсем недавно родители перестали на этом настаивать: девочка выросла, у неё своя жизнь, своя компания.
***
Разумеется, своё увлечение клейзмерской музыкой и хасидским роком Ширли не пыталась афишировать или навязывать кому бы то ни было дома, а тем более среди школьных приятелей, выросших в Эрании-Далет. Поэтому никто в семье не обратил внимания на внезапно захватившее её странное и, на взгляд элитария, постыдное увлечение. Братьям и вовсе было не до сестры. После ссоры детей на Дне Кайфа у близнецов произошёл серьёзный разговор с отцом, и мальчишкам пришлось пообещать отцу больше не обижать младшую сестру. И действительно они оставили её в покое, прекратили в её присутствии разговоры на темы современной музыки, и родители предпочли забыть досадный эпизод. Ширли ничего не говорила, когда из комнаты братьев на весь дом гремели силонокулл-композиции. Она только тихонько попросила отца оборудовать её комнату звуковым полупроницаемым экраном, чтобы максимально уменьшить для себя и для домашних взаимное неприятие музыкальных интересов. Отец обещал подумать, а пока девочка слушала любимую музыку на наушники, чтобы не вызывать презрительно-насмешливых взглядов своих братьев (что порою действовало на неё едва ли не хуже их язвительных высказываний) и удивлённых взглядов мамы, неизменно навевающих мысль о глазах раненой газели. Рути скрывала от всех, насколько болезненно она переносит мучительное раздвоение между тем, на чём была воспитана и что действительно любила, и тем, что диктовала принадлежность Блохов к эранийским элитариям.
