Дженнифер Робертсон - Золотой ключ. Том 2
"Кроме “Рождения Ренайо”, я в этом году не писал ничего с помощью агво, семинно и сангво”. Это являлось почти правдой — он не писал “Завещание” Лиссины в Корассоне, он только закончил там эту работу. Но Премио Фрато Дионисо не стал задавать подобных вопросов ни ему, ни кому-либо другому. Вместо этого он поднялся со своего узорного кресла и, стоя между Верховным иллюстратором Меквелем и Фратос иль агво, иль семинно и иль сангво, прочел всему собранию лекцию об опасности современных тенденций в живописи.
— Неточность! — говорил Диониео, и его сильный, глубокий голос заполнял собою весь зал, вознося обвинительные слова к самым стропилам. — Неаккуратность! Расплывчатость! И все это ради красивой картинки!
Он подошел к огромному мольберту — никто не дал бы ему сейчас сорока семи лет! — и отшвырнул покрывало. Открылась прекрасная картина, изображающая трех лошадей, несущихся галопом по пескам Хоаррской пустыни. Стройные тела распластаны в воздухе, песок брызгами летит из-под копыт, хвосты и гривы развеваются по ветру, дикие черные глаза сверкают, как горячие угли. Когда Северин еще учился, ему приходилось видеть рисунки, так же живо передававшие движение, но впервые на его памяти этот эффект был достигнут с помощью масляных красок.
— Разве это не красиво? — произнес Дионисо с презрительной усмешкой, относящейся ко всем присутствующим иллюстраторам. — Перед вами “Завещание”, по которому эти жеребцы переходят к будущему наследнику. Посмотрите, как развеваются их гривы, — это просто расплывчатые пятна! Почувствуйте ветер пустыни, услышьте стук копыт! Движение, звук, чувства — и все это сделано с помощью обыкновенных красок!
Дионисо перешел к противоположной стене зала, с которой взирали на собравшихся их автопортреты, как бы удваивая количество слушателей, и сдернул холст еще с одной картины. На этот раз открылось “Венчание”. Второй мольберт стоял дальше от Северина и под другим углом, так что он мог различить лишь общие очертания, но Дионисо сам объяснил, что там изображено.
— Дочь рыбака выходит замуж за сына виноторговца. На ее платье вышита сеть, его плащ украшен изображением виноградной лозы. Очень мило и подходит к случаю. Но как написал этот портрет Грихальва? Как пейзаж! Где пожелания любви и счастья, богатства и детей? Новобрачные здесь — лишь случайные фигуры на фоне весеннего болота во всем его великолепии!
Дионисо подошел к своему креслу и вытащил из-за него третью картину, гораздо меньших размеров, чем предыдущие две. Пока ее передавали по рукам, он продолжал свои язвительные комментарии:
— “Рождение” написано для выгодного клиента — дворянина из Таглиса! Все символы на месте: снопы пшеницы в знак Богатства, белые лилии — Юношеская Невинность, лавр — Слава, розы — Любовь, чертополох — отличительный знак Мальчика. И так далее и тому подобное. И как опять красиво! Эйха, где-то на этой картине есть и ребенок, которому в будущем предстоит стать бароном, но кто увидит его среди натюрморта, который нарисовал этот Грихальва? Кого родила баронесса — мальчика или корзину цветов?
Каким-то образом его полный отвращения взгляд пронизывал каждого иллюстратора в зале.
— Я не скажу вам, кто написал эти картины. Не хочу подвергать унижению их авторов, хоть они и заслуживают этого в полной мере. Да я бы утыкал булавками нарисованные пальцы там, наверху, если бы думал, что это принесет хоть малейшую пользу! Но сейчас я хочу лишь показать вам, к какому вырождению мы придем, если эти новомодные тенденции будут развиваться и дальше.
От чего зависит наша магия? От точности. На чем основана наша репутация? На аккуратности. От чего зависят политика и планы Тайра-Вирте? От конкретности. А что нарисовали эти три иллюстратора? “Завещание”, в котором наследство — одни линии и размытые пятна! “Венчание”, где жених с невестой — второстепенные фигуры в каком-то пейзаже! “Рождение”, в котором многочисленные цветы, фрукты, листья и снопы заставляют забыть о младенце!
Да, эти картины красивы. Да, кони действительно несутся, и можно даже услышать и почувствовать на вкус ветер пустыни. Да, перед нами прекрасное изображение того места, где молодая чета будет строить свой дом. Да, на картине есть ребенок — где-то есть. Сами по себе картины выполняют свое назначение — формально. Но посмотрел бы я на того, кто попробует выбрать этих трех жеребцов из целого табуна!
Он повернулся к залу спиной и направился к своему креслу, но внезапно снова обратился к присутствующим:
— Скажите мне, что случится, если будет написано еще одно такое “Завещание” и на сей раз речь пойдет о поле, здании или фруктовом саде. Что, если границы владения окажутся размытыми пятнами? Будет действовать такой документ? Не будет! А как насчет Пейнтраддо Соно, написанного, чтобы избавить от кошмаров маленькую девочку? Что, если вместо точного изображения спокойно спящего ребенка мы ограничимся цветовыми пятнами — ночная рубашка, одеяло, пятно черных кудрей на пятне подушки? Будут ли действовать заклятия счастливого сна в такой картине? Нет, не будут!
Дионисо подошел к своему креслу и опустился в него, обводя взглядом кречетту.
Кто-то из вас, вероятно, скажет, что можно писать в новом стиле лишь отдельные вещи. Те, которые не несут жизненно важных функций. Те, которые никто из достойных людей не будет оспаривать. Кто же будет спорить, что эти три жеребца принадлежат графу до'Транидиа, что эти молодые люди действительно поженились, что этот ребенок — сын барона?
Но есть и другие картины, где невозможно обойтись без точности, аккуратности и конкретности. И, уверяю вас, начав пренебрегать точностью в некоторых картинах, иллюстратор перенесет эту привычку и на все другие работы. Без точного изображения не будет действовать магия. Без аккуратности в прорисовке мелких деталей не сработает лингва оскурра. Оставьте без внимания форму и композицию, и магия покинет ваши картины. А тогда, Фратос и конселос, все мы, Грихальва, останемся без работы.
Дионисо поправил свою серую мантию советника, блеснул золотой обруч. Он перешел на спокойный тон.
— А теперь рассмотрим списки тех, кто достоин повышения в Пенитенссию. Ивеннал, зачитайте нам список.
Северин был так потрясен услышанной речью, что не мог прийти в себя до конца дня. Когда они с Лейлой вечером одевались, чтобы пойти в ресторан на Главной площади с ее матерью и отчимом, он все еще неодобрительно качал головой, вспоминая неистовое красноречие Дионисо.
— Послушать его, так можно подумать, будто эти несчастные иллюстраторы нарочно подстроили все это, добиваясь падения Грихальва, — сказал он, завязывая темно-красный шейный платок.
