Пол Керни - Иное царство
Котт стояла и смотрела еще долго после того, как он скрылся из виду, и ее тело все больше немело от холода. А когда она наконец повернулась к остывшей золе костра, то без всякого удивления увидела Всадника. Из ноздрей его коня в морозный воздух поднимались облачка пара. Всадник протянул ей руку, и у нее уже не оставалось воли бежать.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«ВСАДНИК»
20
На другой стороне Майклу в лицо ударил сильный ветер, взъерошил его волосы, загремел черными ветками деревьев, нависающими над водой. Мечта выбралась из ледяной воды на берег и встряхнулась. Майкл медленно последовал за ней. Одежда висела на нем, как на вешалке, мешая движениям. Он испытывал дикую слабость и совсем замерз. Он лежал на берегу в серой лужице речной воды, а быстрое течение дергало его ступни. У него першило в горле от слез. Она не последовала за ним. Он потерял ее.
Занималась заря. Речную низину заполнял шум бегущей воды, небо за деревьями было огромным и пустым, а на востоке по нему все выше разливался свет. Майкл заставлял себя думать, вспоминать, как все было, когда он оставил этот край давным-давно, но его сознание оцепенело, как и онемевшее тело. Он сбросил вонючую меховую одежду — теперь она была ему не по росту — и обнаружил, что ножны пусты. Ульфберт лежит на дне реки. Вспомнив историю своей семьи, он осознал, что лежать мечу там недолго.
Его сотрясала дрожь от холода и рыданий, и несколько секунд он простоял на коленях, ушедших в разбухшую землю берега, уткнув лицо в ладони. Он ощущал гибкую свежесть своего тела, уменьшение мускулатуры. Вновь он стал худеньким тринадцатилетним подростком с глазами старика. Подбородок под ладонью оказался пугающе гладким и нежным. Как у Котт. И нигде ни единого шрама.
«Я чистая дощечка», — подумал он.
Нет, не совсем. У него остались эти воспоминания. И он знал, что не потеряет их никогда, даже если бы захотел.
Первые дни в Ином Месте, скачка по огромным пустынным просторам, где воздух прозрачен, как родниковая вода.
Костер в шепчущемся лесу, лицо Котт в дюйме от его лица, ее тело прижимается к его телу.
Охота в Диком Лесу с Рингбоном, поднимается туман среди деревьев, и рога застывшего в неподвижности оленя кажутся на его фоне черными ветками.
И то, другое, — тоже.
Глаза волка-оборотня, обжигающие его, словно налитые злобой раскаленные угли.
Всадник, ждущий среди темных деревьев, а вокруг его головы вьются вороны.
Лицо брата Неньяна в минуту смерти.
Сон ли, кошмар ли — он никогда не забудет. Все это выжжено в его мозгу.
— Котт! — прошептал он, и снова его пробрала холодная дрожь.
Мечта потыкалась в него мордой, и он, шатаясь, поднялся на ноги. Надо еще многое сделать.
Он вывел кобылку из низины, и шум воды замер. Его босые ноги ступали по росистой траве. Он остановился и обвел взглядом тихие луга, темный лес. По ближнему лугу бродили коровы, они смотрели на него, продолжая пережевывать жвачку. Птичий хор уже приветствовал зарю.
Ветер нес слабый привкус дыма и металла. Он забыл, насколько тут все другое.
Майкл звякнул калиткой и ввел послушную кобылку во двор, а там и в устланную соломой конюшню, где сразу расседлал. Она выглядела ничуть не хуже прежнего — такая же сытая и ухоженная, как в то утро, когда он поскакал на ней за Котт. Но седло было исцарапано и во вмятинах, от седельных сумок из сыромятной кожи исходила кислая вонь. А у дробовика заржавел ствол. Он отчистил седло и сбрую, как сумел, сумки засунул за мешки с зерном и похлопал Феликса по крутому боку, когда тяжеловоз обнюхал его. Потом проковылял через двор, поеживаясь от холодного ветра. Впрочем, ветер затихал, и день, когда солнце поднимется из-за восточных холмов, будет ясным и погожим.
Он проскользнул в дом, звякнув щеколдой задней двери. В кухне парила тишина, от плиты падали багровые отблески, а часы неумолчно тикали, разговаривая сами с собой. Дом казался крохотным, давящим, и на секунду Майклу стало клаустрофобически душно. Наверху кто-то двигался. Его родные просыпались.
Он поднялся по лестнице беззвучно, как боязливый зверек. Притворил дверь своей комнаты и услышал топот ног на лестничной площадке. Дед, бабушка, дядя Шон, тетя Рейчел. Все тут.
Сколько времени он отсутствовал? Один год? Два? Или несколько минут на рассвете?
Он забрался в постель и уловил запах Котт на простынях. Зарылся в них лицом и горько заплакал.
— Майкл! Майкл! Пора вставать! В школу опоздаешь.
А из кухни еле слышно донеслось:
— Куда девалась моя одежда? Кто взял мои брюки? — дядя Шон обнаружил давнюю кражу.
«Кто съел мою кашу?» — вспомнил он сказку о трех медведях и чуть улыбнулся. Как смеялась бы Котт!
В суматохе они забыли про него. Когда он спустился вниз, кухню заливало утреннее солнце, а вся семья, включая Муллана, ахала и охала, обнаруживая все новые пропажи.
— Моя лучшая сковородка!
— Яблочный пирог, который я испекла вечером!
— И никто ничего не слышал!
— Наверное, бродяга. Взял только одежду да еду.
— И мою лучшую сковородку!
— И никто ничего не слышал? Вы уверены?
Все дружно покачали головами.
— И собаки не залаяли, — тревожно добавил Пат.
— Мне показалось, что лошади что-то беспокоились, но, может, их напугал ветер, — сказал Шон, и темная прядь упала ему на лоб.
— Лошади! — хором закричали Пат с Мулланом, и оба выскочили в заднюю дверь.
Бабушка Майкла покачала головой.
— В жизни подобного не видывала, — сказала она и тяжело опустилась в кресло.
Все они остались прежними, подумал Майкл, никто не изменился. И увидеть их снова не было потрясением. Еще немного дней, и его воспоминания уйдут в область сновидений.
Бабушка заварила большой чайник чая, а Шон отправился заняться делом, бормоча, что коровы сами себя доить не станут. Майкл задумался, и, когда тетя Рейчел резко спросила, потрудился ли он умыться утром, он не услышал. Она дернула его за плечо, и он поднял на нее глаза.
— Что?
Она попятилась, побелев, как бумага.
— Ничего. Я так.
— Тебе пора, Майкл, — сказала бабушка через плечо. Она жарила яичницу с грудинкой, и по комнате разлился восхитительный аромат, Майкл сглотнул голодную слюну. Она поставила перед ним дымящуюся тарелку и улыбнулась. И сразу ее улыбка угасла.
— Ты здоров, Майкл?
Он раздраженно ответил, что здоров, и накинулся на еду. Наступила гнетущая тишина. Он поднял глаза и увидел, что Рейчел и бабушка уставились на него почти с ужасом, и только тут сообразил, что хватал яичницу пальцами и совал в рот. Смущенно ухмыльнувшись, он обтер руки о рубашку.
