Елена Кочешкова - Болтливые куклы
Потом было большое представление в честь Середины лета, и накануне Хекки больше времени проводил на репетициях, чем где-либо еще. Когда же праздник остался позади, а до следующего -Дня явления Вершителя - было еще далеко, он решил, что теперь можно и отдохнуть. Пару ночей подряд Хекки провел в доме сановника Гао, затем еще два дня отсыпался, а на третий к нему наконец заявилась Жун. В руке у нее был большой сачок, а на губах - лукавая улыбка. Хекки ответил ей точно такой же ухмылкой.
- Я буду ловить карпов, - сообщила она брату, когда тот привычно покинул свою комнату через окно. - Это очень весело. Ты не пробовал?
Хекки задумался. Что-то свербело на краю его памяти, но ухватить это воспоминание он не мог.
- Не помню, может и пробовал. Давно... когда еще дома жил.
Они покинули храм, когда густой летний вечер только начал вступать в свои права, наполняя воздух ароматами ночных цветов, уличных жаровен и благодарственных возжиганий. Жун привычно держала брата за руку и стремительно пробиралась через заполненные толпой улицы. Вечером в центре Тары всегда много людей, особенно вблизи храма, где так много рынков и дешевой еды.
Миновав шумные кварталы, Хекки и Жун оказались в той части города, где парков и богатых особняков гораздо больше, чем переулков и простых домов.
- Пойдем к пруду возле Белой пагоды, - сообщила Жун. - Я давно там промышляю. Хорошее место.
Хекки не стал спорить.
Они быстро добрались до нужного места и спустились под ажурный деревянный мост, ведущий к пагоде в центре пруда. Там Жун срезала длинный и гибкий прут, заострила его конец и вручила Хекки. Сама она закатала штаны выше колен и ловко перепрыгнула на большой камень чуть поодаль от берега. Хекки знал, что если стоять на мосту, внизу обязательно соберутся жадные попрошайки-карпы. Но с моста их не выловить, поэтому Жун охотилась, поджидая добычу на покатом сером валуне. Несколько минут она стояла неподвижно, а потом резко махнула сачком и радостно вскрикнула - в сетке отчаянно билась крупная красно-белая рыбина.
Спустя час они по очереди выловили пять карпов. Были еще два, но эти хитрецы сумели выскользнуть из рук прежде, чем острый прут проткнул их глаза насквозь.
На ближайшем рынке Жун не торгуясь сплавила рыбу своему знакомому продавцу и, довольная, подбросила на ладони крупную блестящую монету.
- Гуляем, братец! Теперь и поужинать не грех!
Только распростившись с Жун недалеко от храма, Хекки вспомнил, что этим вечером в театре была назначена дополнительная репетиция. Он немного огорчился своей забывчивости и легкомыслию, но быстро утешил себя мыслями о своей удаче. Конечно, за отсутствие его никто не похвалит, но всегда ведь можно что-нибудь наврать. Например, сказать что приболел и случайно уснул в саду. Или переложить вину на целителей, которые якобы его задержали.
Словом, Хекки не особенно устыдился своего проступка и уж подавно совсем не увидел в нем большого греха. Репетиция ведь не самая важная, так... из числа малозначительных.
Беззаботно насвистывая неприличную песенку про кошку и монаха, он приблизился к храму и напоследок глотнул вина из небольшой бутылки, что осталась после долгого и веселого ужина в харчевне у реки. Свое обещание 'не усердствовать' Хекки помнил, но иногда-то ведь можно... Тем более, вино такое сладкое, абрикосовое...
Переполненный хорошим настроением, он весело отшвырнул бутылку куда-то в темноту ночи и шагнул под каменный свод высоких ворот.
Именно в ту минуту кто-то там, свыше, провел большую и жирную черту между прежней жизнью Хекки и его последующим существованием.
- Эй! Что вам нужно?! - он громко вскрикнул от боли, когда кто-то большой и сильный безжалостно схватил его за плечи, заломил руки за спину и скрутил их грубой веревкой. - Что вы делаете?!
Ужас накрыл Хекки с головой.
Он почему-то сразу все понял. Сразу догадался, кому обязан таким 'радушным' приемом.
Тэ Со. Этот проклятый ревнивец ничего не забыл.
От страха ноги у Хекки почти отнялись, так что здоровенный служитель-стражник просто волок его за собой, как стреноженную козу на убой. До самых покоев настоятеля. А там 'дерзкому мальчику' припомнили все его прегрешения, какие только можно было. Хекки слушал надтреснутый равнодушный голос настоятеля, обмирая от ужаса, и чувствовал, что стремительно падает в пропасть, выбраться из которой уже не сможет никогда. Он почти не дышал, когда настоятель объявил свой приговор. И наивно, совсем по-детски обрадовался, услышав что-то про оковы. Подумал, что отделается несколькими днями сурового заточения.
Глупец.
Если бы он только знал, о каких оковах идет речь... Он бы упал настоятелю в ноги, рыдал бы и умолял о милосердии, просил бы высечь его самыми суровыми плетьми, посадить в темницу и давать лишь гнилую воду, на целый год сослать к мойщикам туалетов или придумать любое другое наказание... Но только не вот так! Не это страшное проклятие, при виде которого даже невозмутимый Зар распахнул глаза от ужаса.
Зар... Хекки впервые видел Белого Змея в такой ярости. Не считая, конечно, той знаменательной драки в детстве. На сей раз беловолосый словно опять взбесился, осыпая младшего друга столь могучими ругательствами, что даже Жун восхитилась бы его словесным мастерством.
А Шен, напротив, молчал, ошарашенный произошедшим.
Когда Хекки пришел в их комнату и, наконец, разрыдался подле лучшего друга, тот не сказал ему ни слова в укор. Едва лишь разгневанный Зар вышел прочь, Шен просто обнял младшего за плечи и долго гладил по спине теплой узкой ладонью.
Пока Хекки не почувствовал, что страх отходит в сторону, уступая место желанию провалиться в долгий спасительный сон.
Последующие дни стали для него одним сплошным кошмаром. Еще никогда прежде Хекки не испытывал такой животный ужас, такой страх перед будущим. После того, как Зар рассказал ему о значении красных узоров, мир превратился в место, где нет никакой опоры, нет укрытия и защиты. Хекки просыпался по ночам от того, что видел себя падающим в бездонную пропасть с обрыва. Или из окна Башни Духов, где его навсегда лишили свободы и чего-то еще... того, чему так трудно подобрать название.
Шен, как мог, пытался утешить друга, но все его слова проваливались в ту самую пропасть, которая снилась Хекки почти каждую ночь. В какой-то момент испуганный и лишенный всякой надежды сын табачника впервые по-настоящему осознал ту истину, которую не раз пытался донести до своих учеников храмовый духовный наставник: в мире действительно нет ничего, за что можно удержаться, кроме тебя самого. Кроме того невидимого стержня внутри, который именуется душой.
