Александр Змушко - Между Мирами
Это точь-в-точь про неё - ну, за исключением того, что она не моя возлюбленная. Моя напарница одну за другой курила сигареты "Черномор" - редкостная, ядовитая гадость, доставляемая к нам контрабандой.
-- Слушай, Алекс, -- кашлянула Джулия. -- Ну, я-то человек насквозь циничный, и верю только в пофигизм, сарказм и оргазм... И всё-таки, в такие дни... Иногда хочется верить, что есть что-то такое, там... где-то там - чёрт возьми, а иначе зачем это всё?
Она тушит сигарету и молчит. Смотрит на меня.
-- А ты во что-нибудь веришь?
Я задумываюсь.
-- Ну да, -- улыбаюсь я. -- Я верю в Прекрасногрудую Бранвен. Все мы находимся на груди у Бранвен! [168] Иногда я вызываю к ней, и это помогает.
-- Да ну тебя, -- Джулия сплёвывает и резко поднимается. -- Я не про этих мелких божков, которых сотворила чья-то фантазия. Мы видим их каждый день. Я про другое... к чёрту, кажется, ты не понимаешь.
Я ловлю её за руку. Усаживаю обратно.
-- Погоди, Джули, -- тихо говорю я. -- Конечно, я верю. Каждый из нас верит во что-то такое, ты так не считаешь? Даже самый закоренелый пессимист, самый прожженный циник. Что-то просто обязано быть - иначе, ради чего вся эта жизнь? Ради чего наши победы и поражения, когда мы сами - лишь пыль на ветру? Пойдут века, и о нас даже не вспомнят. Зачем мне мир без справедливости, в котором умирают невинные дети? Я не хотел бы в нём жить.
Я молчу. Затем начинаю опять.
-- Вера.... Каждый из нас во что-то верит. Кто-то в брата, жену, родителей, светлое будущее, в то, что завтра победят "Буффало Биллс". В бога. В мечту. В себя. Не так уж важно, во что мы верим. Но без веры выжить нельзя. Вера - словно глоток воды в пустыне. Она нужна нам не менее, чем рациональное мышление. Вера - часть нас.
И ещё я сказал:
-- Не знаю, существует ли рай и ад, мусульманский Джаннат и Джаханнам [169], семь небес майянской мифологии или Семь Кругов Дантова Ада. Или же мы - лишь икринки в цепи перерождений, как верят буддисты и индуисты. Истины нам не узнать никогда, и мне кажется, это неважно. Но я верю, верю, что существует что-то - что-то, кроме нашего обыденного мира - что-то, ради чего мы живём.
Я сжал её руку.
-- Я не стремлюсь попасть в рай. Не стремлюсь избежать грехов. И Буддой я не хочу стать. Но я верю, что существует некая сила, которая предопределяет и помогает нам найти смысл жизни. Индуисты называют её Шивой, и Шива есть Любовь [170]. Христиане говорят о жертве своего Бога, и имя Христа - Любовь.
И ещё я сказал:
-- Я далеко не безгрешен, но я думаю - для ЭТОЙ силы наши грехи не имеют никакого значения. Они имеют значение только для нас. Кто этот Бог? Шива, Кришна, Ра, Амон, Кецалькоатль, Саваоф? Я не знаю. Я знаю одно - этот Бог благ. Его дыхание растворено во всём.
Знаешь, когда-то давно я читал древнеегипетские тексты - кажется, "Книгу Мёртвых", которая в действительности именуется Книгой Восходящих Днём. И там были такие строки:
"Бог есть сокрытое существо, и ни один человек не знает Его образ. Имя его останется сокровенным; имя Его - тайна для детей Его. Имена Его бесчисленны, и никто не знает число их. Бог есть истина; он живёт истиной, он опирается на истину, Он создал истину и Он вершит её во всём мире. Бог есть жизнь, и лишь через него человек живёт" [171].
Я процитировал эти строки по памяти, с закрытыми глазами. Рука Джули в моей руке дрогнула.
-- Ну ты даёшь, Алекс, -- хрипло сказала она. -- Из тебя бы получился неплохой проповедник.
-- Может быть, -- улыбнулся я. -- Я всего лишь хотел сказать, Джули, что я в кое-что верю. Я верю в Любовь и я верю в Чудо. А всё прочее - лишь пустой свод никому не нужных истин. И я бы хотел, чтобы ты верила в них тоже. Ведь когда ещё в них верить, как не в канун Рождества?
И мы сидели и смотрели, как падает снег.
***
Врата закрывались. Створки медленно смыкались, отрезая Станцию от Внешнего Мира. Страшно даже подумать, какое расстояние отделяет нас от Земли - планеты, на которой я когда-то родился. Но сейчас моё место - здесь.
В Центральном Зале есть окна - громадные, панорамные - и через них можно оценить величие ледяной пустыни Хирона. На миг мне стало одиноко - чудовищно, пугающе одиноко. Ведь, все кого я знал в моей прежней жизни, остались там. И всё-таки, невзирая на то, что мы - на небольшом валуне в холодной темноте космоса, я ощутил тепло.
Здесь мой дом. Потому что здесь - мои друзья.
И мне показалось, что это поняли все: и Джулия, бросившая свою Баварию кибертехнологичного будущего; и Клавдиус, выдернутый из тихих лесов Беотии; и даже Самаэлла, попавшая на Станцию из неведомо откуда и неведомо когда. Сама она не рассказывала об этом, а я и не просил.
И вот тогда, на Станции началось веселье. Высокий, статный циклоп ударил в гонг. Факиры в фиолетовых чалмах выдули снопы огня. Изумрудные, алые, синие снопы пламени расцветили воздух. Пышногрудые девушки в коротких передничках разносили пиво. Сатиры отплясывали чечётку.
Скелеты в углу грянули туш.
-- Йохохо!
-- Все пьют и веселятся! -- кричали сатиры.
-- Йохохо!
Праздник начался.
Петарды взрывались где-то в вышине.
в старомодном сюртуке грохнул в металлические тарелки.
Самый высокий скелет, с роскошным кудрявым афро, подбросил к потолку палочки, споймал их - и изо всех сил ударил в барабаны.
И вампиры, призраки и зомби грянули в ответ:
Сопрано,
Альт,
Тенор,
Бас!
Давай
сыграем-ка джаз!
сыграем фьюжн и грув
А может, даже кул-джаз!
Нас поддержал бы Joe Pass!
Мне надоел чёртов рок!
Не впечатляет джей-поп!
Осточертел рок-хардкор....
И даже электрофолк!
Хочу послушать я блюз....
Хочу под кантри заснуть....
Давай поставим мы сёрф,
Забьём в плейлист - ну и в путь!
Хочу с тобой танцевать
Отнюдь не под Bal-Sagoth!
Хочу тебя целовать
Под мягкий эйсид-постбоп.
Бум! Бум! Буммм-бумм!
Фьюжн сменялся бибопом, а маткор - лиричным блюзом.
И завершалось всё безумными аккордами панк-рока.
Техничное соло гитары электризовало воздух, а барабаны были подобны рокоту прибоя.
Кажется, я танцевал с чешуйчатой синей девой, а потом с призраком в белом платье, а затем - с холодными русалками. Пятый танец принадлежал Сэмми, потом меня пригласила Джулия, затем - мы покружились в вальсе с Юбиби, потом, кажется, я тискал Аманду, верную своему правилу оставаться топлесс, а затем - мы отплясывали чечётку с бурундуками.
Новогодняя ночь прошла быстро, весело, бестолково и сумбурно.
Толком я ничего не помню.
