Ольга Брилева - По ту сторону рассвета
Финрод взял его за руку, долго смотрел в глаза, потом — отпустил.
— Хорошо, — сказал он. — Будь по-твоему.
* * *Ну что, друг мой? Тебе не нужен был Дагмор, пока имелся собеседник получше — а теперь ты с ним расплевался…
— Я ненавижу его.
Ага, вывернул это — и легче. Есть такое поверье, сынок — назовешь демона по имени — и он уйдет.
— Не уходит.
Тогда скажи, за что ты ненавидишь Финрода?
— За то, что бессмертен. За то, что мудр выше всякого моего разумения. За то, что красив. За то, что благороден сверх меры. За то, что искусен. За то, что я таким не был и никогда не буду…
Но ведь Лютиэн кое в чем, пожалуй, даже превосходит его — а ее ты ненавидеть неспособен.
— Я люблю ее.
Ты можешь ею обладать. Вместе со всеми ее немереными достоинствами. А Финрод — был и останется сам по себе.
— При чем тут… Она не станет презирать меня за то, какой я есть.
А Финрод — станет? Брось, сынок, ты прекрасно знаешь, что нет.
— За то и ненавижу. Потому что я бы на его месте — презирал. Но, по-моему, легче море вычерпать, чем меру его терпения и благородства.
О, да, у него — море… А у тебя — кувшин? Ведро? Чашка? Давай, выплесни и то, что есть. Он там один, безоружный — пойди и убей его. Уничтожь того, кто одним своим существованием являет тебе всю твою мелочь. Уничтожь вообще всех, кто больше тебя, лучше тебя — тогда ты станешь самым великим…
— Я лучше тебя об колено сломаю с такими твоими советами.
Так, ты уже кое-что начинаешь понимать. Голова — она не только для шлема человеку дана. Ответь, почему ты не хочешь следовать этим путем?
— Это Падение. Это путь Моргота.
Но тебя толкнули на него задолго до твоего рождения. Что стоило Ему — всезнающему, всемогущему — шепнуть Валар, где проснулись Смертные? Что стоило им отвести вас с Валинор и отрезать вам уголок? Ровным счетом ничего — так почему они этого не сделали?
— Не знаю.
Ну так мсти им! Мсти за все, что они не сделали для людей! Овладей их крепостями и женами, стань первым человеческим королем Средиземья!
— Я не желаю уподобляться Морготу.
Но ведь уже уподобляешься ему. Завидуя, ненавидя, ожесточая свое сердце — уподобляешься Морготу.
— Но почему? Почему мы должны быть вечно вторыми, почему мы — пасынки этой земли, а они — ее дети?
А почему вечно вторым после Эру должен был быть Мелькор? Выходит, и у него есть право чувствовать себя обделенным и обиженным? И станут ли родители любить приемного сына сильнее, если он убьет родного?
— Ты все ставишь с ног на голову.
Нет, сынок, наоборот. Смотри: или ты безоговорочно признаешь, что Единый понимал, что делал. И тогда не имеет смысла зависть: у тебя — свой путь, и твой долг — пройти по нему достойно. Или ты считаешь, что Единый не прав, что он тебя предал, обманул и бросил — и тогда твое место рядом с Мелькором. Бьюсь об заклад: он будет рад такому союзнику.
— Хорошо! Хорошо, Единый прав, а если мне кажется, что он не прав — это значит, я просто чего-то не понимаю. Например, не понимаю того, почему мы подвержены болезням, соблазнам, той же ненависти… Смертны — пускай, допустим, но почему мы слабы?
А ты поинтересуйся у того, кто породил болезни, соблазны и ту же ненависть. Правда, я не знаю, что он ответит… Скорее всего, свалит все на Эру.
— Не крути! Эру мог сделать так, чтобы от нас все это отскакивало как роса от пшеничного листа.
Мог. Люди Древней Надежды верят, что изначально мы такими и были — а кто нас испортил, ты знаешь.
— Но почему он сумел это сделать? Почему нас отдали ему?
Слушай, что ты разнылся? Ты же все это знал и раньше, знали твой отец, дед и прадед — думаешь, им не казалось, что их где-то обошли? Или у них просто было больше веры и твердости?
— Они не видели того, что Финрод явил мне. Пока я просто знал, это было одно. Когда я увидел — это… Это совсем другое.
Ага. Ты не завидовал, пока не знал, чего был лишен. Что ж, есть люди, которые искренне полагают себя честными — пока не увидят плохо лежащий кошель.
— Ну что ты за язва!
Вспомни: Тингол видел эту землю — и отказался от нее. Авари и серые эльфы отказались — из любви к Средиземью…
— Но почему отказался Финрод? Боги мои, он же не проливал кровь братьев, и ему не нравился Феанор, и у него там была любимая — чего его понесло в Эндорэ?
Почему бы тебе не пойти и не спросить у него самого?
— После всего, что я наговорил?… Надумал?
Боишься, что Финрод устроит тебе такую же вздрючку, какие устраивал в свое время отец?
— В том-то и дело, что он не устроит. Он меня уже простил.
Да, тяжело это вынести. Тебя не обругают, не проклянут — тебя уже простили… Вот ведь подлость! Если бы он обругал тебя, проклял, презрел — всю вину как рукой бы сняло: ты свинья и я свинья. Легко и просто. Но ведь нет — он тебя любит. Как братьев, которых потерял, как сына, которого у него так и не было… И быть достойным такой любви — во сто раз труднее, чем просто быть преданным вассалом. И он отчего-то полагает тебя достойным, представь себе. Чем же ты ответишь на эту любовь?
— А чем я должен? Ты, такой умный, — скажи!
Ты знаешь. Ты знаешь, чего он хочет от тебя. Почему он в тебя верит.
— Но я обманул его веру. Я оказался… не тем, что нужно.
Не святым. Мне почему-то кажется, сынок, что он об этом знал. Он сам полагает себя далеко не святым, и как-то странно было бы, если бы он предполагал святость в тебе и жестоко разочаровался. Но вот ему, как видно, кажется, что ты, и не будучи святым, способен послужить Древней Надежде.
— Поэтому он и возится со мной?
Не криви душой. Он стал бы «возиться с тобой» в любом случае. Он очень серьезно относится к словам, которые произносит. А вот как ты относишься к своим словам — это твое дело. Ты можешь продолжать валять дурака и затаить обиду на весь свет — а можешь прийти и повиниться за все те глупости, которые наболтал и надумал. Стать достойным прощения.
Берен сел в траве, провел ладонью по рукояти меча — синий блик прошелся по вделанному в гарду аметисту, ограненному «звездой».
— Хорошо, — шепнул горец. — Хорошо…
Найти обратную дорогу было легко — сюда он ломился как медведь, не заботясь о сокрытии следов. Обломанные ветви, примятая трава, порубленные кусты — словно орк продирался через лес.
