Ольга Григорьева - Найдена
– Ты потаскуха! – тыча в меня пальцем, кричала она. – Арканай!
Арканай? Я дотронулась до тонкого шрама на горле. Его совсем не было видно, но стоило прикоснуться – и кожа чувствовала холодок железа. Меня передернуло. Откуда безумная бродяжка узнала об Арканае?
Кликуша еще что-то прокричала, упала на колени в пыль и запела. Морщины на ее желтом лице разгладились… Перед моими глазами, будто наяву, встала телега с сеном, мертвый крестьянин на облучке и его отчаянно визжащие дочери за моей спиной.
«Это же старшая! – узнала я. – Та, которую я последний раз видела полуголой и израненной, на земле, в окружении гогочущих печенегов. Неужели ей удалось выжить?»
Посадник подал знак слугам, и старшую оттащили. Киевские ворота проплыли мимо. Я откинула голову и закрыла глаза. Надо забыть обо всем. Забыть… Телегу потряхивало на ухабах. Прошлое утекало куда-то вдаль…
Меня разбудил голос Коснятина. Он произнес мое имя. Я открыла глаза и подняла голову. Лицо посадника показалось странно обеспокоенным.
– Откуда такое имя – Арканай? – спросил он.
Мне удалось пробормотать что-то и улыбнуться. Не хотелось толковать о былом и пускаться в объяснения. Жизнь идет. Будет лучше, если кликуша и ее обвинения останутся там, где остались Журка, Предслава, Старик и Горясер.
Я закрыла глаза. Посадника удовлетворил мой ответ. Он отъехал от телеги и заговорил со своим сотником.
«Он никогда не кричит на слуг, – некстати подумала я. – Хороший человек… Скоро я назову его мужем. Мне ли поддаваться грусти?»
Возница подхлестнул лошадь. Телегу тряхнуло, понесло. Ветер забился в рот. Я спрятала лицо в мех. Все будет хорошо…
54
Святополку было страшно. Страх не оставлял его с битвы на Альте. Он не помнил, как выбрался из сечи. Чувствовал, что его куда-то везут, изредка долетали слабые голоса слуг. Они что-то спрашивали, но так тихо… Их заглушал надвигающийся издалека грозный топот. Окаянный знал, кто гонится за ним. Не Ярослав, нет… Это были враги пострашнее. Те, кого он вдруг увидел на поле битвы, бездушные и безмолвные… Мертвецы…
На Альте они вырастали из-под земли и крушили его воинов. Несчастные печенеги и верные дружинники падали под ударами их ржавых мечей, словно колосья под острой косой. А над полем боя, на холме, стоял князь Борис. У него было страшное, покрытое струпьями и язвами лицо. Он медленно поворачивал голову, словно кого-то искал. Святополк знал, что брат ищет его.
– Гляди! – крикнул он тогда Горясеру, но наемник не услышал. И никто не услышал, словно Святополка лишили голоса. А самое ужасное, что никто не видел это адское воинство! Только он!
Костлявая рука мертвого князя поднялась, лишенный плоти палец указал на Святополка.
– Брат! – гулко завыл ветер, и Святополк потерял сознание.
Больше он ничего не помнил, только чувствовал, что куда-то едет, едет, едет… Куда, зачем? От восставших из праха мстителей невозможно было уехать. Спасшие его слуги думали, что все кончилось там, на Альте, но Святополк слышал, как мертвые идут по их следу. И чем дальше он бежал, тем больше становилась армия Бориса. Иногда по ночам призрак Бориса настигал его, склонялся к изголовью и шептал: «Ты сойдешь в ад, братец… Сойдешь в ад!» Вокруг, скаля в жутких улыбках полусгнившие рты, стояли мертвые воины. От них пахло землей и гниющей плотью…
– Князь, близко Польша. Князь! Проси защиты у Болеслава.
Гул преследования затих. Святополк повернул голову. Польша? Какая Польша? Неужели они уехали так далеко от Альты? Вернись, разум!
Святополк сдавил руками виски и огляделся. Эти люди в потрепанных одеждах – его преданные слуги. Как их мало! Им не осилить мертвую рать.
– Болеслав, польский король, теперь твой зять… – донеслось до него.
Из горла князя вырвался клокочущий смех. Болеслав?! Поляк чудом не оказался рядом с Борисом. А все сучка сестренка… Рассказала королю о его замысле, тварь. Потаскуха…
– Говорят, Болеслав женился на твоей сестре Предславе, теперь она польская королева. Проси у нее помощи.
Значит, Болеслав все-таки женился. Дурак! Мог бы унижать эту сучку всю жизнь, а вознес ее над своей вотчиной! Трижды дурак.
– Предслава не откажет…
Как же, «не откажет»! Она сгноит их в порубе, как диких зверей. Эта тварь, дочка Владимира. Тварь…
Святополк наклонился и прижался ухом к земле.
Бух, бух, бух….
Идут. Настигают. Мертвецы…. Земля стонет от их ненависти. Войско Морены гонится за ним, чтоб утянуть в ад. Бежать! Бежать!
Он разогнулся. Какие тяжелые ноги… Почему он не может ими двигать?
– Помогите князю сесть на коня, – долетел повелительный голос.
– Горясер? – вспомнил Святополк. Горясер смог бы остановить преследователей. Он был сродни самой смерти. Мертвецы пали бы перед ним ниц. В нем спасение…
– Горясер!!! – чувствуя, как накатывается волна удушающего страха и поднимает его в седло, завопил Святополк.
– Горясера нет с нами, – сказал кто-то. – Он убит. Люди видели, как он упал весь в крови.
Горясера нет…
Топот настигающих врагов стал слышнее. Он разрастался и рвал голову Святополка на части. Бежать! Мертвецы идут медленно. Они не догонят…
Святополк поднял голову и обвел слуг безумным мутным взглядом.
– Бежать, – приказал он. – Все время бежать… Отныне я буду бежать, пока не умру…[35]
55
В Смоленске мы погрузились на ладьи. Так было быстрее, а посадник торопился. Лед уже сошел, и ожидавшие хорошей награды гребцы без устали работали веслами.
За два дня дошли до Новгорода. На пристани ладьи встречали родичи и слуги Коснятина. Весть о его женитьбе опередила нас. Встречающие тянули шеи и беззастенчиво разглядывали людей на ладьях.
– Гляди-ка, Найдена! – узнал меня кто-то. Уж не Параня ли? Я оглядела толпу, но Парани не увидела.
– Найдена! Неужто она? – зашелестели шепотки.
Я вскинула голову. Что, не ждали? Думали, вечно буду нищей бродяжкой? Нет уж! Теперь привыкайте называть меня госпожой…
– Пойдем. – Посадник протянул мне руку.
Я улыбнулась и шагнула на шаткие мостки. Параня лопнет от зависти, глядя, как я вхожу на двор под руку с посадником. А то кричала: «Нищая, безродная!» Больше не покричит…
Сзади заскрипели канаты. К мосткам подошла вторая ладья. На ней везли бывших воинов и слуг Святополка. Их подарил нам к свадьбе светлый киевский князь Ярослав.
«Тебе не надо на них глядеть. Уж слишком грязны», – еще в Киеве сказал Коснятин. Мог и не говорить. Мне самой не хотелось видеть несчастных, которые совсем недавно ели со мной из одного котла, а нынче стали моими рабами.
