Антон Первушин - Отдел Массаракш
- Что же тут такого прекрасного? - подумал Птицелов ожесточенно. Грязевик в мире с самим собой, потому что чувствует себя владыкой всех этих бесчисленных Мировых Светов…
- Когда я отправлял Птицелова в Столицу, - бормотала птаха, - я полагал, что там он встретит Мака Сима, но вышло даже лучше, чем я рассчитывал. В конце концов, Мак Сим выполнил свою задачу, нарушил равновесие Мира, но кто-то должен вернуть ему устойчивость…
- Помнится, ты утверждал, что это сделаю я, - продолжал мысленный диалог с Колдуном Птицелов. Хотя какой из меня возвращатель устойчивости?., восстановитель равновесия?… Я всего лишь жалкий южный выродок, мутант шестипалый…
- Я рад, что теперь дело равновесия в надежных руках, - сказал Колдун. - Но я заболтался. У вас, уважаемый Геннадий, вероятно, есть ко мне вопросы.
- Вы правы, - отозвался Комов профессорским тоном. Птицелову на миг почудилось: в этой темной пещере, загаженной пометом нетопырей, вдруг каким-то образом очутился столичный горец, государственный советник первого ранга профессор Поррумоварруи. - Вопросов много, уважаемый Колдун. И я, признаюсь, рассчитываю на вашу искренность.
- Мне нечего скрывать, - пророкотал Колдун.
- Благодарю, - сказал Комов. - Мой первый вопрос: вы уроженец Саракша?
Вот так сразу! - неподдельно восхитился Птицелов. Железная хватка у этого грязевика!
- И да, и нет, - ответил Колдун, доставая из небольшого мешочка на поясе кусочки вяленой рыбы и скармливая их птахе. - Моя мать родилась на поверхности Мира, но меня зачала в другом месте.
- Как Лия?! - хотел было спросить Птицелов, но хозяин Пещеры неожиданно вперил в него взор. Пригвоздил к месту.
- А в каком именно месте? - поинтересовался Первый. - Хотя вы, разумеется, не можете этого помнить.
- Отчего же? - сказал Колдун. - Прекрасно помню. Это был осколок чужого Мира. Он обращался вокруг Саракша по вытянутой окружности. В самой дальней точке этой окружности он проходил над безжизненными скалами одного из двух малых миров-спутников. А в самой ближней - почти касался газовой оболочки Саракша.
- А что вы еще помните, уважаемый Колдун?
- Помню существ, которые во многом напоминали меня нынешнего, - напевно произнес змеиноглазый мутант. - Помню, как они заботились о моей матери, в чреве которой я пребывал. Помню, как они прощались с нею перед возвращением на Саракш. Это было трогательно.
Если бы не гипнотическое воздействие Колдуна, который не спускал с него своих нечеловеческих глаз, Птицелов вскочил бы и выкрикнул, что короткорукий чревовещатель нагло врет! Осколок чужого Мира - правда, но трогательная забота и слезливое прощание - ложь. Значит, мать Колдуна мучили? Ставили жестокие опыты?! Значит, и с его Лией поступали точно также?!
- Тот самый корабль или… гм… осколок, на котором вы были зачаты, все еще вращается вокруг Саракша? - спросил Комов.
Легкая улыбка тронула губы Колдуна.
- Вам лучше знать, - проговорил он. - Ведь вы недавно прибыли из межмировой пустыни, а я - давно.
- Хорошо, - пробормотал грязевик, судя по тону, слегка разочарованно. - Я сформулирую вопрос иначе. Вы когда-нибудь видели схожие корабли здесь, на поверхности Мира?
Колдун не спешил отвечать. Он по-прежнему смотрел на Птицелова, но значение его взгляда изменилось. Теперь он больше не удерживал младшего агента на месте, но и не приказывал выйти. Не приказывал, хотя ждал от него именно этого.
Птицелов не смог встать, ноги у него были ватные. Он выбрался из пещеры ползком, и на самом выходе услышал, как Колдун вновь солгал грязевику: «На поверхности Мира я не видел кораблей иномирян».
Далеко уползти Птицелов не сумел. Ошеломительно свежий после лампадного чада и вони мышиного помета воздух лишил его остатков сил. Куда бы он ни посмотрел, отовсюду ему мерещились змеиные глаза Колдуна.
Птицелов прислонился спиной к обломку ракушечника и так сидел несколько минут, впитывая ароматы ночного леса, темной стеной окружающего убежище. Постепенно морок отпускал. Руки и ноги вновь стали послушными, а в голове зашевелились вялые, будто змеи после зимней спячки, вопросы.
Где Лия? Почему Колдун лжет грязевику? Скоро ли все это закончится, массаракш-и-массаракш?!
В плечо ему вдруг вцепились крохотные острые коготки. Птицелов вздрогнул, открыл глаза, осторожно скосил взгляд. На плече у него сидела слепая птаха - перебирала лапками, разевала клюв. Тихий, на грани восприятия голос, проник в сознание Птицелова.
«Лии нет здесь… Я отправил ее в поселок, к принцу-герцогу… Подальше от вашей экспедиции… Не бойся за Лию, Птицелов, Псой надежно ее стережет… Он не даст и волоса упасть с ее головы… Ты спрашиваешь себя, почему я солгал иномирянину?… Потому что я сам наполовину иномирянин… Ты знаешь, что иномирянам доверять нельзя… А если и можно, то лишь наполовину… Прощай!…»
Птаха отпустила уже порядком истерзанное плечо младшего агента и упорхнула обратно в пещеру. Птицелов остался сидеть в полнейшем обалдении. Он даже не заметил, как из пещеры вышел господин Первый. Постоял над ним в раздумье, пробормотал: «Любопытный малый этот Колдун, надо будет пригласить его к нам…», потом сунул под нос Птицелову какую-то остро пахнущую дрянь. Младший агент встрепенулся, вскочил. Ноздри горели. Глаза отчаянно чесались. Он бы заплакал, если бы умел.
- Ого, - сказал Комов с уважением. - Ни слезинки! Выходит, ты и вправду потомственный герцог Хаззалгский, унаследовавший шестипалость от предка по материнской линии, славнага императора Кирогу Второго. И не только шестипалость, но и фамильную редукцию слезных желез. «Глаза императора оставались сухими, как южная пустыня,- процитировал грязевик книгу, по которой Птицелов когда-то научился читать,- даже в тот прискорбный миг, когда любимые его Стальные Эскадроны до последнего всадника утонули в зыбучих дюнах, охраняющих подступы к столице злополучнага княжества Ондол». - Господин Первый покровительственно похлопал потомственного герцога по плечу. - Ну-ну, не таращьте так фамильные глаза, ваше высочество, они вам еще пригодятся… Ведь им предстоит увидеть лучший из возможных миров - планету под названием Земля!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Ветер гудел над меловыми утесами. Мировой Свет мерцал, будто ночное освещение в общежитии ДСИ. Косматые тучи плыли в сторону Столицы, суля горожанам бессонную ночь в бомбоубежищах под стенания сирен радиационной тревоги.
Васку Саад, он же Диего Эспада, прохаживался по краю просторной поляны, на которую должен был приземлиться массаракш-корабль грязевиков. Господин «старший агент» садил сигарету за сигаретой, да время от времени отвечал что-то на своем языке Малве-Марте, которая, судя по интонациям, бранили его за пристрастие к местному табаку. Таан-Раулинг сон лежал на земле, в одной руке он держал кусок известняка, в другой- странную лупу без стекла. Бывший штаб-врач изучал окаменелости, покусывая от усердия губы. Хотя что там можно разглядеть, если в лупе нет линзы?… Комов сидел, прислонившись спиной к скальному останцу, - и всем казалось, будто он дремлет. Молодой стажер пристроился рядом с ним и пытался читать вслух колонку новостей из старого выпуска «Гвардейца», но ветер трепал страницы и мешал Леве сосредоточиться на пока что незнакомых канцеляризмах.
