Андрей Уланов - Крысолов
– А медноедок подсадили дней десять назад. Смотрите, прогрызенные ходы одного цвета с металлом, никаких признаков окисления – а в здешнем климате это дело быстрое. Нет, Мануэль, это была целенаправленная диверсия.
– Очень удачно целенаправленная! – буркнул ун-майор. – И я даже знаю, в какое место буду целиться ублюдку, когда поймаю его… и поставлю перед собой… и с разбегу… сапогом… так, чтобы от этого удара его яйца через глаза вылезли!
– Выстрел!
– Вы бы легли, таны, – озабоченно сказал Алессандро. – Пусть они стреляют на неправильном прицеле, но иногда бывают и недолеты.
– Я эти долбанные недолеты так и эдак…
Грохот взрыва помешал коменданту проинформировать окружающих о том, в какие именно интимные отношения с недолетами ему доводилось вступать. Зато вид разлетающихся над стеной бревен заставил его – и три четверти гарнизона, как с удивлением заметил Диего – запрыгать, потрясая кулаком и засыпая ликтов самыми черными ругательствами.
– У вас что, были какие-то постройки за стеной? – недоуменно спросил он у Алессандро, который не присоединился к проклинающим, а наоборот, – весьма ехидно улыбался, глядя на них.
– Одна-единственная, – судя по тону, ка-лейтенант с трудом сдерживал смех. – Курятник.
– Видимо, тамошние курицы несли какие-то особенные яйца?
– Там не было ни одной курицы, – хихикнул Алессандро. – Только петухи.
– И клянусь Высоким Троном, это были лучшие бойцовые петухи во всем Сан-Фокси! – проорал ун-майор. – Да что там – на всем здешнем долбанном побережье! За трех своих я отдал не меньше пяти сотен дукариев, и, небо мне свидетелем, они стоили этих денег до последнего гвелла! Лучшим был черный, фелпской породы – хоть размерами не вышел, но его свирепости бурый вепрь мог бы позавидовать! Как он бросался на врага, – простонал ги Сикейрос, – о, как он умел рвать шпорами… а его коронный клевок с разбегу?! Отец-Солнце, да разве ж я сумею найти еще одного такого же красавца?
– Не сомневаюсь, вы будете мстить жестоко и страшно, – холодно сказал Раскона, с детства не любивший петушиные бои. – А ваши люди, опечаленные потерей своих дорогостоящих любимцев, едва сдерживаются, чтобы не побежать по воде до ликтов и порвать их голыми зубами. Но пока…
– Он выбирает якорь!
– Эта морская гнида поднимает паруса!
– Разворачивается!
– И уходит!
– Тан Барка, – надсаживаясь, выкрикнул комендант, – стреляйте в гада!
– Он держится слишком близко к берегу, тан ун-майор.
– Стреляйте!
– … на уменьшенном заряде, – запоздало пробормотал Диего.
Из всего арсенала форта четыре девятифунтовки правой башни были единственными орудиями, хотя бы теоретически способными достать кеч. На практике же их ядра прошли заметно выше цели.
– Давайте вернемся наверх, – предложил брат Агероко.
– Да, стоит глянуть, что еще задумали ублюдки, – ун-майор в последний раз тоскливо глянул на стену, над которой от руин курятника уже тянулся к небу тонкий столб дыма, развернулся и направился к лестнице.
– Что будет дальше, я могу сказать вам, не сходя с места, – насмешливо сказала Интеко. – Переговоры.
Уже двинувшийся следом за комендантом Диего замер на полушаге, глядя на своего абордаж-мастера с почти суеверным ужасом.
Тот же день, ближе к вечеру, ратуша.
– И тогда я изорвал этот свиток в клочья и швырнул прямо в наглую рыжую морду этого п-парламентера! – кулак губернатора обрушился на стол, заставив подпрыгнуть не только тонкие бокалы, но даже массивную чашу городского судьи. – Вы не получите ни песчинки земли с этого берега, сказал я, и ни капли воды из бухты! Убирайтесь прочь, еретики, пока мы не отправили вас прямиком на темный лед! Так я и сказал им и теперь, благородные таны, я обращаюсь к вам с призывом…
– Это уже двенадцатая версия его разговора с ликтом, – шепотом пояснил Диего опоздавшему к началу заседания коменданту. – С каждым глотком вина наш дражайший губернатор вспоминает все более эпические подробности.
– А как звучала самая первая?
– Почти правдиво, если не считать «и смерил его взглядом, полным презрения». Взял бумагу, прочел, сказал, что писать в ответ не станет, а на словах пусть посланник передаст: Сан-Фокси не сдается. Кстати, ликт действительно слегка опешил – похоже, его не предупредили о возможности приступа героизма у тана ги Арана.
– Хотите сказать, мой тан, – стоявший за спиной Диего брат Агероко наклонился вперед, – для вас этот приступ неожиданным не стал?
– Нет, ибо я верил! – торжественно прошептал Раскона и, улыбнувшись, добавил: – Верил, что жадность вкупе со страхом являет собой отличную подпорку патриотизму. По моим сведеньям, доля ги Арана в контрабандных товарах на борту «Герцога Ольмеды» составляет сорок пять тысяч дукариев. При этом тан губернатор не столь уж богат. Его семья долго выклянчивала эту должность у своих более знатных родичей – а значит, деньги ему нужны вдвойне, помимо прочих расходов он должен рассчитаться со своими благодетелями.
– Откуда же он взял деньги на контрабанду?
– Из казны колонии, разумеется, – равнодушно произнес маленький тан. – Пяткой бью, даже самая невнимательная в мире ревизия сейчас отыщет здесь недостачу размером с вулкан Маунтинбайк. Ну и наодалживал недостающее. Теперь понимаете, святой брат, откуда растут корни героизьма и патриотизьма тана губернатора? Все просто – если город будет расстрелян ликтским флотом и взят на шпагу, наш герой сможет упрятать под гору трупов хотя бы часть своих грязных делишек. А влипший по самую тонзуру брат Бартоломео позаботится прикрыть его от магов из следственной комиссии. Примерно так… но чу! Кажется, порыв ги Арана не нашел отклика в сердцах добрых членов магистрата.
– Ты преуменьшаешь.
Интеко была права. Переварив речь губернатора, члены городского совета Сан-Фокси обрушили на него град упреков, местами перемежаемых с ругательствами. Разобрать отдельные выкрики было сложно, но лейтмотив: мы не собираемся умирать из-за вашей глупости – был вполне вычисляем.
Тан губернатор же явно не был готов к подобному напору. Дни мирного благоденствия слишком глубоко укоренили в голове мелкого колониального владыки мысли о его величии, мудрости, а так же прочих верноподданейше перечисляемых лизоблюдами достоинствах. Конечно, и прежде случалось, что некоторые из первых граждан Сан-Фокси – чьи торговые интересы и связи простирались далеко за пределы колонии – осаживали не в меру возомнившего про себя ги Арана. Но раньше это всегда происходило келейно, а тану губернатору предоставлялась «золотая дорога» для отступления. Сегодня же порка была публичной.
