Андрей Посняков - Тевтонский Лев
Трофейный римский шатер оказался небольшим, но прочным и удобным. По походным условиям — почти дворец, живи и радуйся, но Беторикс все же чувствовал, что его возлюбленная чем-то озабочена.
— Ну, наконец-то мы нормально выспимся! — Молодой человек ласково погладил подругу по плечу и вздрогнул: та почему-то дрожала, будто в ознобе, хотя была полностью одета. — Что с тобой, милая?
— Я… — Девушка тяжело вздохнула и прошептала: — Я не знаю, радоваться теперь или печалиться. Я втянула тебя во все это… Теперь даже неловко.
— Отчего неловко?
— Ты кинулся меня спасать… Я, честно говоря, не ожидала, думала, что мне не на кого надеяться, кроме себя.
— Вот как! — Виталий с обидой поднял брови. — А мне казалось, за это время ты могла бы привыкнуть к мысли, что рядом с тобой кто-то есть. Или ты жила со мной и меня не замечала? Я для тебя пустое место?
— Нет, конечно. Извини. Просто ты ведь мне чужой…
— И я еще чужой?!
— Не в том смысле. Я хотела сказать, чужого рода… и я даже не знаю какого, ты был ничем со мной не связан и даже не знал, кто я. У тебя не было передо мной никаких обязательств, я это хотела сказать, а вовсе не чтобы тебя обидеть. — Девушка потерлась щекой об его давно не бритую щетину и ойкнула. — Какой же ты колючий!
— Тебе не нравится?
— Нравится. Ой… Щекотно! — Она тоже охотно отвлеклась от неприятной темы.
— Вот уж не думал, что ты боишься щекотки. — Просунув руку за ворот туники, молодой человек принялся ласкать возлюбленной грудь.
— В самом деле, щекотно!
— Только щекотно?
— Ну… не только…
А ушлый гладиатор уже задирал подол туники…
— Погоди, тут же люди кругом. Слышишь, голоса!
— И что с того? Ты взрослая женщина, и никто из них не вправе тебе указывать, как себя вести.
Алезия вздохнула и было помрачнела от этого намека на ее сиротство, но быстро прогнала печаль и, видимо, решила пользоваться преимуществами моральной свободы, которую в этом мире дает одиночество. И вот уже оба принялись тяжело дышать…
— Ах… дай-ка поглажу журавлика… Не щекотно?
— Не-ет… не-ет… не-е-ет…
Жаркие губы… Горячая кожа, шелковая, гладкая, нежная… Жаль, не видно глаз… Зато слышны стоны… А кругом — нереальная тишина, уносящая к звездам.
Но это только так казалось. Едва Виталий пришел в себя и расслабленно вытянулся, как окружающий мир вернулся и загомонил за полотняными стенками шатра.
— Иди-ка, парень, сам. Что ты тут расселся?
— А то, что это мое место! Да и командир приказал за этими присматривать на всякий случай.
— Да чего за ними присматривать? Не слышишь, чем они там занимаются? Ой, а давай-ка и я с тобой здесь посижу. Больно уж интересно.
— Завидно тебе, а не интересно!
— А тебе, что ли, нет?
— Шел бы ты отсюда, а?
— Ладно, ладно, не кипятись, слушай себе дальше! Всю ночь будешь тут сидеть?
— Я в тебя сейчас чем-нибудь кину! Чем-нибудь тяжелым и тупым.
— Своей башкой, что ли?
Послышалась возня, крики, смех, звуки ударов, потом быстро удаляющиеся шаги.
— Ты что застыл-то? — Алезия повернулась.
— Так… слушаю. Похоже, жизнерадостный господин в строгом черном плаще приставил к нам соглядатая.
— Скорее, слушателя. О-о-о, думаю, мы сегодня не дадим ему спать! Бедный парень!
— Звучит заманчиво. Для меня, конечно, не для него. Что ты смеешься? Опять щекотно, что ли?
— Нет-нет, не щекотно… ой!
И снова жар переплетенных тел, и вздохи, и хлынувшее через край неземное блаженство… Не видать покоя бедняге часовому, а ночь ведь еще только началась.
— Хочу попросить тебя помочь мне, — прошептал Виталий, когда наступила очередная передышка.
— В чем?
— Нет чтобы сразу сказать: конечно помогу, милый.
— Конечно, я помогу тебе, милый… — поцеловав возлюбленного в щеку, послушно повторила девушка. — И не только потому, что ты помог мне. Что тебе нужно?
— Незаметно проникнуть в усадьбу Думнокара Римлянина.
— Она же разрушена! Чего тебе там нужно?
— Один мой друг когда-то там кое-что спрятал.
— Римские золотые монеты?! Понимаю… — Алезия усмехнулась. — Только не очень-то удобное ты выбрал время.
— Я сейчас не стану их забирать, просто хочу убедиться, что они на месте, перепрятать получше. Другого шанса может не выпасть, а ведь ходят тут всякие — то римляне, то галлы…
— Если мы больше сюда не попадем, то какая тебе разница, хорошо они будут спрятаны или плохо? Ты ведь все равно не сможешь их забрать!
— Глупая ты женщина! — с нежностью сказал Беторикс. — Хорошо спрятанным золотом хозяин сможет воспользоваться на том свете. А плохо спрятанного золота я не увижу ни в этой жизни, ни в той. Поняла теперь?
— У вас такие обычаи? Все-таки ты германец!
— Так ты поможешь мне?
— Помогу… — вздохнув, тихо промолвила девушка. — Но хочу, чтобы ты знал: я теперь очень опасная спутница.
— Я тоже не погулять вышел. — Беторикс ласково погладил возлюбленную по плечу.
— Что надо делать? Наверняка ты уже все продумал.
Некоторое время Алезия слушала молча, потом воскликнула:
— Бедный мальчик! Я про часового. А в целом замечательно придумано. Никогда в жизни я так не веселилась, как с тобой! И все же чувствую, ты чужой. Не только мне — всем галлам. Да и римлянам. Ты какой-то совсем не такой, как мы. Ты думаешь и воспринимаешь мир совершенно иначе, у тебя в голове все перевернуто, будто ты пришел с того света, если не откуда-то дальше… Тсс! Идет кто-то!
— Наверное, часового меняют, нашего страдальца.
Снаружи послышался приглушенный смех, перешедший в откровенный гогот.
— Калидр, эй! Как там тебе стоится?
— Да идите вы…
— …в овечью задницу! — вспомнив римлян, смачным шепотом дополнил Виталий.
— Калидр, а, Калидр, — продолжали хмыри у шатра: видать, очень им нравилось дразнить часового. — Ну, что они там делают? Расскажи нам, а то мы не слышали.
— А еще лучше, покажи.
— Мы поможем!
— Да идите вы! — завопил выведенный из себя часовой, и вновь поднялся шум потасовки, перемежаемой заливистым ржанием.
Идти нужно было под утро, едва рассветет, и столь же быстро вернуться. Виталий хотел одного: заглянуть в эргастул, то есть помещение для рабов, располагавшееся на том же месте, где на ферме в его времени стоял дровяной сарай. До усадьбы и полкилометра не будет, поэтому успеть туда и обратно можно было за полчаса. Боясь проспать рассвет, гладиатор почти не сомкнул глаз. А как только в шатер проник первый проблеск зари, толкнул Алезию.
— Да помню я, помню, — спросонья отозвалась та. — Иди уж только поспешай, ладно?
